D.O.A. - Время скорпионов

И все же в звучании этой серой и в целом апатичной массы он различил несколько фальшивых ноток. Одна или две семьи с утомленными недосыпом и нескончаемым ожиданием детьми. Ребятишки громко разговаривали, бегали вокруг родителей, иногда толкали других пассажиров.

Прямо перед Сервье маленький мальчик со светлыми волосами испуганно прижимался к матери, так что она иногда почти теряла равновесие. Заметив, что какой-то незнакомец внимательно разглядывает его, ребенок попытался спрятаться, уткнувшись в надежную опору — ноги молодой женщины. Она терпеливо противостояла его натиску, точно непобедимый дуб, а затем, нежно разжав его руки, заставила его встать в очередь впереди себя. Полицейские заняли места в окошках паспортного контроля.

Сон Карима внезапно прервался. Только что он спал и видел сны. Мгновение спустя у него уже были открыты глаза, а рассудок готов к действию. Однако возникшая накануне в мечети Пуанкаре тревога не ушла. Ночь не рассеяла ее.

Во время вечерней молитвы имам, странствующий салафист, временно исполняющий обязанности Мохаммеда, очень резко выступал за борьбу с неверными. Он призывал верующих проявить отвагу и достоинство в грядущих испытаниях. Не уточняя, в каких именно. Затем он дважды напомнил правоверным, что мусульманин никогда не должен помогать нечестивцу в ущерб своему брату по вере. Наказанием за подобное преступление будет вечный ад.

К чему такое предостережение?

Карим откинул простыню и сел на краю постели. Он провел рукой по лицу, борода уколола пальцы. Он ненавидел эту бороду. Комок у него в животе стал еще ощутимее, его не оставляло предчувствие неминуемой катастрофы.

В голове звучали слова проповедника. В определенный момент салафист прочитал текст, как будто выученный им наизусть, слово в слово, но его названия не сообщил. Это обращение было одновременно современным и архаичным, речь в нем шла о борьбе за власть над сознанием местной общины верующих.

Эта борьба должна вестись на многих фронтах. Прежде всего следует изобличать предателей, всех предателей: правительства, порабощенные крещеными и евреями; мусульман на службе у неверных и, наконец, дворцовых улемов, [76] Улем — мусульманский богослов-законовед. то есть поддерживающих плохих властителей теологов, противостоящих «жертвенным имамам» — праведникам. Кроме того, бороться за разоблачения хищений и захвата, которым подвергается Дар-аль-Ислам, владения ислама, и за создание истинного мусульманского государства, единой общности, способной в перспективе обеспечить реставрацию Халифата, той мифической территории, где воцарится единственный подлинный последователь пророка Магомета.

Это речь была исполнена враждебности. Она сильно смахивала на объявление войны.

Амель спустилась на станцию метро «Мишель Бизо» около десяти тридцати. Она направлялась на другой конец столицы, в Исси-ле-Мулино, чтобы пообедать с одной журналисткой. Они сблизились во время последней студенческой практики, и теперь, желая дать ей немного заработать, коллега пригласила ее принять участие в собрании редакции.

Поезд, в который вошла Амель, был почти пуст. Она устроилась поодаль от остальных пассажиров и попыталась углубиться в ту самую книгу Гавальды, [77] Гавалъда Анн (р. 1970) — французская писательница, популярная в Европе и мире, имеет славу «новой Франсуазы Саган». которую ей все не удавалось дочитать. Молодая женщина была слишком подавлена, чтобы сегодня хоть немного продвинуться в чтении. Спрашивается, зачем она упорно таскает повсюду этот том. Ее взгляд утонул в темноте туннеля. Она задумалась о Сильвене: какой он предупредительный, а главное, как внимателен к ее профессиональным делам. После их возвращения из Реюньона ее навязчивой идеей стало доказать ему, что она может справиться сама.

Конец августа прошел спокойно, муж никак не давил на нее. Но после возвращения частенько расспрашивал жену относительно ее планов и следил за их осуществлением. Проблема была не в деньгах. Речь по-прежнему шла о выборе будущего. Он жаждал семьи, соответствующей тому социальному окружению, к которому он все больше и больше стремился. Для Амель же эти понятия были синонимами заточения и отречения. Они вновь привели бы ее к традиционным родительским устоям, от которых она бежала.

Она была в ярости, ей казалось, будто ее предали.

Когда около пятнадцати часов Карим вошел в «Аль Джазир», его сразу поразило обилие народу. В исключительно мужской толпе едва было видно старичков, которые обыкновенно в это время одиноко сидели в глубине зала. Мохаммед тоже был здесь. Удивительно, что они с каким-то салафистом расположились у стойки бара, подчеркнуто не пытаясь укрыться от посторонних глаз.

На приветствие Карима никто не ответил; казалось, никто не заметил его прихода. Очень скоро он понял, почему его не услышали. Звук телевизора, обычно приглушенный, на этот раз гремел на полную громкость.

«Град металлических обломков падает с неба…»

Карим поднял голову к экрану и увидел какое-то здание, объятое огнем. Он не сразу узнал его, и ему понадобилось какое-то время, чтобы осознать, что он видит.

«Все, что нам известно к настоящему времени…»

Густой черный дым поднимался от высокой серой прямоугольной башни. Стоящий рядом ее близнец, казалось, был невредим. Одно из двух зданий Всемирного торгового центра выгорало изнутри. Карим не смог сдержаться и отпрянул. Испугавшись, что кто-нибудь из клиентов бара заметил его реакцию, он оглянулся вокруг. Но все взгляды были прикованы к экрану.

«Прибывающий из Бостона…»

Салах улыбался. Как и многие другие, Мохаммед скалился. Карим уставился на его зубы, показавшиеся в ухмылке — хищной, победительной. Вскоре он отдал себе отчет в том, что тревога, со вчерашнего дня терзавшая его внутренности, уступила место другому чувству, еще более острому и глубокому.

«Башня горит…»

Его глаза встретились с глазами старичка, который горестно качал головой.

Амель сидела позади своей коллеги-журналистки в конференц-зале журнала вместе еще с полутора десятками других женщин разных возрастов. Они благоговейно слушали Сильви Моннье, главного редактора. Та излагала свои планы по предлагаемой ею модификации рубрик и говорила о последующих за этим переменах в направлении журнала. Мода и благоустройство, как и реклама, вырастут в объеме в ущерб информации, а особенно сюжетов на социальные темы. Пострадает также культура.

Презентация заканчивалась, когда в коридоре послышались торопливые шаги и в зал без стука ворвался задыхающийся и испуганный референт.

— В Нью-Йорке ужас что происходит! — Он выкрикнул эти слова, не переведя дыхания. — Все горит!