Константин Преображенский - КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

По-детски наивные иностранцы, и не помышлявшие о каком-то коварстве, продолжали мирно беседовать, не зная, что отныне каждое их слово записывается на крошечный магнитофон, в котором вместо пленки используется тончайшая проволока, способная вести бесперебойную запись в течение длительного времени без смены кассеты.

Опытные чекисты наставляли нас, молодых, открывая маленькие секреты. Например, придя в любой советский ресторан, первым делом надо осмотреть все находящиеся поблизости пепельницы. Если дно пепельницы привинчено шурупами, то следует соблюдать осторожность и в застольной беседе не ляпнуть чего-нибудь ненароком, потому что неизвестно, кого именно проверяет КГБ: иностранца, которого ты привел в ресторан для вербовочной беседы, или тебя самого…

Иногда днища пепельниц отваливались и взору изумленных иностранцев представала сеть разноцветных проводков и круглая серебряная батарейка.

Такого рода скандальные случаи немедленно заминались и никогда не доходили до руководства КГБ, которое сурово наказывало за каждый случай расшифровки оперативной техники.

Все люди, служившие в наших ресторанах, были осведомителями КГБ, вплоть до уборщицы, которая бесцеремонно входила в мужской туалет, если требовалось подслушать какой-нибудь состоявшийся там разговор. Но особую опасность для непосвященных представляли конечно же кряжистые, грубые старики гардеробщики в фуражках с золотым галуном. Тупые, дремучие, неспособные справиться даже с немудреной работой гардеробщика, они злобно оглядывали каждого посетителя своими заплывшими глазками, внушая им смутную тревогу.

Все они в прошлом были офицерами сталинского НКВД, причастными к проводившимся репрессиям и, может быть, даже к пыткам. Других в гардеробщики ресторанов не принимали, считая не особенно надежными. Опасность их состояла в том, что по многолетней привычке, укоренившейся во времена Берии, они обычно писали в своих агентурных сообщениях то, что считали нужным.

Разумеется, они не знали, у кого принимают пальто, у иностранного шпиона или вербующего его сотрудника КГБ, но на всякий случай в своих безграмотных доносах оговаривали обоих… Даже мы, кадровые чекисты, старались обходить их стороной и никогда не вступали с ними в контакт…

В то же время на глазах и у них, и у более молодых, грамотных и ушлых кураторов из КГБ, его кадровых офицеров, в ресторанах совершалось множество махинаций, столь характерных для советского строя: приписки и недописки, обсчет и обвес, пускание товара налево и, наоборот, незаконное его приобретение на стороне. Но все это совершенно не интересовало КГБ, ибо его главной задачей было следить, не произнес ли кто-нибудь из посетителей лишнего, не отвечающего политическому стандарту слова.

Впрочем, и ресторанных служащих можно было понять Государство платило им такую мизерную зарплату, чуть более ста рублей, что на нее просто невозможно было содержать семью. Волей-неволей им приходилось уполовинивать порцию любого блюда, а сэкономленными продуктами кормить семью, ибо в магазинах купить было и нечего и не на что.

Японцам же вполне хватало этой уполовиненной порции, но бедные японские желудки не были приспособлены к нашей пище.

Особенно непереносимо для них было подаваемое в наших ресторанах мясо, непременно либо пересоленное, либо слишком жирное, и всегда неизменно жесткое. Почему-то на Западе умеют готовить великолепные бифштексы, источающие нежный розовато-золотистый сок От нашего мяса у японцев начинали болеть животы. И тем не менее ни одна трапеза туристов не обходилась без груды неаппетитных кусков жареного мяса, водружаемого перед японцами на стол.

Это делалось в пропагандистских целях, дабы показать, что никаких затруднений с мясными продуктами в Советской стране нет, хотя в действительности они были и о них вовсю трубила западная пресса и шушукались наши граждане.

В бытность студентом мне тоже довелось выполнять обязанности переводчика и сопровождать японских туристов в поездке по стране. Нас направляли в «Интурист» с целью языковой практики. Это было знаком определенного политическою доверия комсомола, выдававшего соответствующие характеристики и рекомендации, поскольку несанкционированное общение советских людей с иностранцами считалось нежелательным и пресекалось органами КГБ, действовавшими, впрочем, уже не так жестко, как в сталинские годы.

Доставшаяся мне группа состояла сплошь из крупных ученых-экономистов, прибывших в нашу страну по приглашению Академии наук. Проведя в Москве один день, заполненный скучными дискуссиями с советскими коллегами-марксистами, на следующее утро японцы отправились в Ригу.

Разместившись в гостинице, они легли отдыхать, а я пошел обсудить с ресторанным начальством меню предстоящего обеда.

Ко мне вышли мужчина и женщина в черных фирменных костюмах — метрдотель и его помощница — и стали по-русски с легким прибалтийским акцентом высказывать рекомендации. Опыта в этом деле у меня, двадцатилетнего студента, не было вовсе, и я слегка оробел, листая пространное меню.

Видя мое замешательство, оба в один голос сказали:

— В первую очередь рекомендуем жареное мясо под острым соусом. Наше национальное блюдо!..

Пои этом они весело переглянулись — очевидно, это блюдо было самым дорогим в меню. Я же представил себе, как вытянутся лица японцев, если и здесь, на пороге Европы, их настигает все тот же назойливый пропагандистский прием.

— А нет ли у вас чего-нибудь легкого? — с робкой надеждой вопросил я.

— Вы имеете в виду рыбные блюда? Есть, наша балтийская минога! Но ведь это только закуска, — сухо отвечали они.

Само слово «минога» ничего не говорило большинству советских граждан. Они попросту не знали, что это такое. Ведь в общедоступных магазинах этот тончайший прибалтийский деликатес не продавался, а целиком шел в закрытые продовольственные распределители для начальников. Заняв должность заведующего отделом крупного министерства, гражданин получал доступ в ведомственный буфет и право приобрести несколько тушек миноги. Придя домой, он мог с гордостью продемонстрировать их жене и детям Семья, где я родился и вырос, имела доступ к такому буфету, и потому мне с детства был знаком упоительный вкус этой редкой рыбы.

— Прошу вас, подайте нам на обед одной только миноги! Хорошо бы только двойную порцию! — взмолился я, опасаясь, что мне, как часто бывает в нашей стране, откажут.

— Что ж, пожалуйста. — согласились мои собеседники, хотя и недоуменно пожали при этом плечами. Впрочем, заказ, видимо, оказался достаточно дорогим…

Рассаживаясь за столом, японцы радостно загалдели, увидев наконец-то более или менее привычную для них еду. Миноги, аккуратно разрезанные на куски длиною в три-четыре сантиметра, были плотными рядами выложены на двух огромных блюдах. Сверху обильно посыпаны луком, нарезанным тонкими кольцами К миногам каждому полагалось две чашечки — с уксусно-хреновым и горчичным соусом.