П. Лотинкин - ТАЙНЫ ТРЕТЬЕЙ СТОЛИЦЫ.

— Ну-у... Ладно.

Влад Никрасов сразу понравился Василию. Журналюга-профессионал: потом может и нага­дить, переврав сказанное тобой, но в первый момент он — сам товарищ Обаяние-и-Надежность. И сразу предупредил, что уполномочен только получать информацию, но никак не выдавать. Это решает только сам Шеф — Его Непогрешимость Экстре­мальный Горец Шеремех. А вот свести с ним Влад может.

Они условились, что через час встретятся с Владом у Плотники, возле памятника основателям города, в народе именуемом «Бивис и Бат-Хед». Памятник интересен тем, что у обоих основателей практически идентичные лица, а еще тем, что в руки к ним легко вставляются бутылки, что делает их ближе народу. По обеим сторонам Плотники — весьма необычные скульптуры — фрагменты разо­рванных цепей, куда больше похожих на «фиги».

280 лет назад к планировке города относились очень серьезно — он являлся моделью вселенной. Река делила его на две части — открытое и тайное, день и ночь, разум и душу, Европу и Азию. Плоти­на же считалась центром мирозданья, нерушимой скрепой. Именно это единство и должны были сим­волизировать отлитые за бешеные деньги «цепи-фиги», хотя вряд ли население осознавало всю их значимость.

На встречу с Никрасовым Быков бездарно опоздал почти на полчаса, хотя к памятнику при­был, как привык, на двадцать минут раньше. Но приключилось везение, которое он никак не мог упустить.

Обходя исторические окрестности здешнего Бродвея — Плотники, он убедился, что аборигены с нежностью хранят свидетельства тех лет, когда их крепостных предков пороли и гнобили предки их нынешних бар. А также поймал Нину на прибли­зительности в понимании истории родного города. Так, она как-то обмолвилась, что Катеринбург на­зван так в честь жены Петра Первого. Хрен там. Го­род назван, оказывается, в честь Святой Екатерины. Ей даже персональную часовенку поставили рядом с Историческим сквером.

А вот подругу императора тоже назвали с на­меком на эту Святую, дабы затушевать ее довольно разгульное прошлое. Решив глянуть на сквер меж­ду Ленина и Малышева сверху, с моста-плотины, Василий засек своего странного соратника Димо на . Тот стоял рядом с сутулым мужиком возле шлюза. Грамотно они стояли: шум бурлившей воды перекрывал их голоса. Подойди к ним даже вплотную, фиг чего расслышишь невооруженным ухом. Однако Быкову было секундным делом вынуть остронаправленный микрофон, замас­кированный под ручку, носимую на шнурке на шее. Он соединил его с усилителем, размещенном в плеере, а в тот — воткнул наушники. Так он смог незвано присоединиться к разговору:

—...только время терять. В общем, велено, чтобы ты сказал своему москвичу: это были быки из команды дедули. Разнюхали, мол, чего он тут чумится, и решили обнавозить. Так что ему лучше оставить пургу в тундре и притихнуть под крыш­кой у нас. Мужики, типа, навострились его замо­чить. И только мы спасем, всосал?

— Ага.

— Где, кстати, он сейчас тырится?

— Не знаю пока, — сказал Димон. — Мы с ним с тех пор только по телефону.

— По телефону можно адресок накнокать.

— По мобиле.

— И по мобиле тоже можно.

— Ладно, учту. Что еще?

— Еще — главное: если он все-таки диск нады­бает, сразу его связывай с Тешковым. Напрямую. Если грузанет, скажешь, что ему гонорар корячит­ся. Всосал?

— Ясно. Значит, про Тешкова говорю, если только диск найдет, так?

— Ну, типа того. Но ты ему внуши: те мужики очень даже крутые и замочат, как нечего делать. Пусть побережется. Всосал?

Собеседник Димона сплюнул в исторический памятник рядом с табличкой о переименовании го­рода в честь того, кто сделал Катеринбург знамени­тым уже несуществующим подвалом. Оглянулся, и пошел характерной походкой человека, который редко бывает трезвым.

Быков хотел, было, двинуться за ним следом, но решил, что встреча с телевизионщиками для него сейчас важнее. В конце концов, он уже понял главное: люди его здешнего заказчика — мэра, очень хотят, чтобы он боялся их конкурентов — людей губернатора. Ради этого они с самого на­чала устроили ему спектакль с захватом. Причем, так старательно звали губернатора по фамилии, хотя его все здесь, иначе, как дедушкой не вели­чают, что даже ребенок бы заподозрил лажу.

Но самое смешное, что он и в самом деле по­баивался губернаторских. Одно то, что он всюду сталкивался с шестерками мэра — теперь ясно, что и Димон из их числа — и ни разу не засек согля­датаев губера, могло иметь лишь одно объяснение из двух. Либо губернаторские понятия не имеют о некой акции мэрских, в которой его используют за дурачка.

Либо они так четко работают, что их никак не заметишь.

Быкову хотелось бы, конечно, первого. Но на всякий случай приходилось исходить из худшего.

Ибо заезжему дурачку самое хреновое — это попасть в местную междоусобицу.

С этой оптимистичной мыслью Быков и пос­пешил к памятнику сладкой парочке.

Знакомый моего знакомого

Влад Никрасов пожал ему руку с чувством гордого прискорбия на симпатичной узкой физио­номии:

— Здравствуйте. По московскому времени живете?

— Добрый день. Прошу прощения: мы сами не местные, пока спросил, пока нашел... Готов компен­сировать моральный вред.

— Принято. Но это позже. Шеф ждет, а он этого не любит.

Разговор с Шеремехом вначале не клеился. Быков и по телевизору-то с трудом понимал его бурлящую, как струя в плотнике, дикцию. Хотя на TV журналист, видимо, старался говорить по понятнее. А в быту его говорок производил пол­ное впечатление невразумительных мыслей вслух себе под нос. Но тем больше уважения вызывали результаты, достигнутые вопреки этому своеобра­зию.

— Ашоусобченовищетуна и шоуванадот Грем-лина? — вроде бы о чем-то спросил, как показалось Быкову, Шеремех.

Василий озадаченно повернулся к Владу, и тот тактично перевел, как бы дублируя шефа:

— Да, да! Вот именно: а что, собственно, вы ищете у нас, и что вам надо от Гремлина?!

— От него мне нужна помощь в освоении од­ной программки. А ищу я у вас тут то же, что и все: «щастя».

— Ишоуванужо длаполноващастья?

— Да, да! — подтвердил Влад. — Вот именно: и что же вам нужно для полного счастья?

— На сей момент — только Гремлин.

— Ну-у и? — очень понятно сказал Шеремех, и Быков сам себе мысленно перевел: мы-то тебе Гремлина, а ты нам — чего?

Василий уже открыл рот, чтобы пообещать, что после того, как он тет-а-тет пообщается с Гремлином, у него, возможно, появится очень интерес­ная для телевизионщиков информация.

Но тут раздалась мелодия, широко известная в России, как песня «Взвейтесь кострами, синие ночи», а в остальном мире — как марш солдат из оперы. Большевики щедро делились с народом чу­жой интеллектуальной собственностью, не считая нужным упоминать ее авторов.