Игорь Шприц - Империя под ударом. Взорванный век

Путиловский встал со стула.

— Спасибо, господин Певзнер. Вы свободны.

— Свободен? Да Певзнер просто разорен! Свободен от всего! Боже мой, Боже мой… — поставил старую пластинку аптекарь.

— Приношу мои соболезнования. И завтра, — Путиловский посмотрел на часы, — нет, уже сегодня прошу ко мне к двум пополудни в департамент. Кабинет двадцать первый.

— Очко! — и Певзнер уныло осмотрелся вокруг. — А у меня вот перебор…

— Кстати, господин Певзнер, — полюбопытствовал Путиловский, — надеюсь, аптека была застрахована?

Певзнер чуть не задохнулся от негодования:

— А вы как полагаете? Или вы считаете меня последним дураком?

— Значит, застрахована… — дописал в протокол Путиловский.

— Господин следователь, — засуетился Певзнер. — Неужели вы думаете, что старик Певзнер сошел с ума и решил заработать на погроме собственного дела? В таких случаях умные люди устраивают простой пожар!

— Исидор Вениаминович, я ни о чем не думаю, — успокоил его Путиловский. — Я только хочу знать. А насчет пожара — тут вы правы. Евграфий Петрович, пожалуйста, полюбопытствуйте, — и Путиловский протянул Медянникову квадратик визитки.

— С какой поры медвежатники визитки носют? Да еще с адресом. Агеев Владимир Семенович, — прочитал Медянников.

— Не мой, не мой клиент, — насторожился Певзнер. — Мои все вот в этой вазе!

— Пустой номер, Павел Нестерович. Зря ноги оттопчем. Дураками будем.

— Обронили после взрыва, под ней пыль была. Вы проверьте, — попросил Путиловский. — Дуракам, знаете ли, везет чуть больше. Но бывает и этого достаточно. А заодно мы возьмем и все остальные визитки. Мало ли что… Исидор Вениаминович, я не прощаюсь!

Маленький аптекарь, ставший за ночь еще меньше, грустно кивнул в ответ. Слова у него уже все кончились, что с Певзнером случилось первый раз в жизни.

В полумраке спальни на кровати засыпал утомленный событиями прошедших суток Викентьев. Марии Игнациевне же, наоборот, совсем не спалось. Она всей душой и телом желала продолжения праздника.

— Алекс… Алекс, ну не спи!

— Мари, пойми же, я устал… пощади!

— Ты завел себе другую, молодую…

— Ну, Мари, опять за старое! После тебя мне никто никогда уже не нужен.

Викентьев зевнул и сел на постели. Он знал Мари: поспать не удастся.

— Правда?

— Клянусь моей любовью. Кстати, я хорошо заработал… я сделаю тебе подарок. Надо только реализовать кое‑что.

— Я видела тут недавно один жемчуг, — оживилась Максимовская.

— Пусть будет жемчуг. Кто может купить приличное количество морфия?

— Откуда у тебя морфий? — насторожилась Мари.

— Я же химик. Дали за очистку. Гонорар.

— Сколько?

— Много. Семь фунтов.

— О–о-о, — оценила Максимовская. — Я знаю покупателя. Алекс, я хочу тебя… — и она стала жадно целовать стройное, мускулистое тело химика.

— Тебя не понять: то жемчуг, то меня, — засмеялся Викентьев и, преодолевая сон, стал отвечать на поцелуи Максимовской.

«Все‑таки она расшевелит и мертвого», — подумалось ему.

Было раннее утро. По пути домой Путиловский передумал и велел ехать к госпиталю — посмотреть на провизора. Старший врач, к удаче, оказался балетоманом, они встречались на балетах Мариинского театра, поэтому к провизору Путиловского допустили. Но велели больного не напрягать ввиду тяжелого состояния и обойтись двумя минутами расспросов, для чего на тумбочку у кровати были поставлены песочные часы. Время пошло.

В палате было сумрачно. Провизор находился в сознании, но взгляд его был недвижим и устремлен в потолок. Путиловский наклонился к самому лицу, желтым пятном выступавшему из сплошной белой повязки.

— Скажите, сколько было грабителей?

— Четверо, — еле слышно прошелестел провизор.

— Вы можете описать их внешность? — Путиловский покосился на песок в часах.

— Вошли в масках… трое сняли… один остался… он все свистел… свистун… он взорвал сейф… больше не помню…

Паузы между словами все росли. А песок в верхней части часов, наоборот, уменьшался.

— Кто громил аптеку? Все?

— Свистун… в маске…

— Что было в сейфе? Деньги?

— Не знаю… морфий в порошке… семь фунтов…

При упоминании о морфии лицо провизора неожиданно стало белым как повязка. Последние песчинки в часах провалились в узкость. Время вышло. Глаза провизора закрылись, тело пронзила судорога.

Санитар выскочил в коридор и стал звать доктора. Прибежал балетоман, потом еще один врач. Стали быстро готовить камфорный укол для поддержания сердца.

Путиловский деликатно вышел в коридор, решив ждать развития событий. А пока занес в записную книжицу все, что сказал провизор, и стал размышлять, прохаживаясь по коридору мимо провизорской палаты. И когда вышедший балетоман развел руками: отек мозга и остановка дыхания, увы, медицина бессильна, обширнейшая гематома головы, — в голове у Путиловского уже созрел план расследования.

Добравшись до телефона, он вызвал к аппарату Медянникова. Тот с непривычки к технике орал в трубку так, что было слышно за десять шагов. А на просьбу говорить тише стал почему‑то повторять фразы дважды.

Медянникову было велено опросить дворников относительно проходивших мимо людей в масках, добыть список работавших в аптеке за последний год… или лучше три! Да, три последних года. И не забыть про визитки. Список работников должен быть готов к двум пополудни, к визиту Певзнера.

После чего, распорядившись о судебно–медицинской экспертизе тела бедолаги провизора, Путиловский отбыл на свою квартиру на Садовой улице — принять ванну, поспать часок и переодеться. Только сейчас он понял, что его фрачный наряд несколько странен в госпитале. Да пожалуй, и в департаменте не поймут.

Утреннее пробуждение мадам Максимовской было намного приятнее вечернего отхода ко сну. С души спал многопудовый камень грядущего одиночества. Целительные ночные процедуры волшебным образом успокоили расстроенные женские нервы.

Мурлыча и потягиваясь, она протянула руку к соседнему мужскому телу, но оного на месте не обнаружила. Ложе было холодным. Наверное, Алекс встал пораньше и теперь блаженствует с утренней сигаретой. Надо быстро сварить чашечку его любимого кофе со сливками. Мальчик так любит сладкое!

Накинув пеньюар, Максимовская бросила взгляд в зеркало. Еще ничего, ой как ничего! Вот что значит для женщины ночной доктор. В коридоре послышался шум — это Алекс!

— Милый, — прокуковала Мария Игнациевна, но вместо Алекса в спальню вошел кот Яцек. — Алекс! Алекс, ты где?

Алекс молчал.

— Притаился за дверью, игрун! Сейчас–сейчас, только надушусь.

Она обернулась к туалетному столику — на нем был беспорядок. Фу, как может мужчина рыться в женских тайниках?.. Еще не веря самой себе, она схватила подозрительно легкий ларец с драгоценностями, открыла его — пусто.