Игорь Шприц - Империя под ударом. Взорванный век

Была проведена дегустация и прочтена небольшая лекция об отличии арманьяка от коньяка, заключавшемся в присутствии пряно–фруктового оттенка и отсутствии мыльного тона. Путиловский подивился такой тонкости знания и все тщательно записал в книжечку, чтобы потом блеснуть перед Франком.

Действительно, в бумагах были обнаружены сведения о Певзнере–младшем и о его крайне воинственных взглядах, так не свойственных Певзнеру–старшему. Очевидно, сии взгляды объяснялись влиянием супруги Певзнера Двойры, особы крикливой и не очень умной. Объяснение это полностью удовлетворило Ратаева, и они дружно порешили Певзнера–младшего из картотеки пока не изымать, но избавить от революционных взглядов агентурными методами.

— Как это сделать грамотно? — поинтересовался Путиловский.

— Ха! — воскликнул профессиональный драматург. — Тоже мне интрига! Да нет ничего проще: я распространяю слух о том, что Певзнер Иосиф — мой агент.

— И? — догадливо спросил Путиловский.

— И все! — ответил Ратаев, наливая по третьей. — Более ему не будут доверять.

— А не убьют? У нас в криминальной за такое могут и пришить невзначай.

— Нет, Боже упаси… все‑таки интеллигенты! Да там половина моих людей, — проговорился Ратаев, но Путиловский благоразумно сделал вид, что не расслышал цифру.

Арманьяк приятно согрел желудок и душу, собеседники почесали языки театральными новостями и расстались, дав слово вскорости встретиться и отметить премьеру нового спектакля Ратаева, который готовился на сцене Александринки. Пьеса была очень нежная и называлась так же — «Облачко». В будущих же планах драматурга значилось большое историческое полотно «Дон Жуан Австрийский»!

Путиловский возвращался к себе и размышлял о необыкновенной широте русско–татарского человека, который и швец, и жнец, и пьесы пишет, и сыск ведет. «Все‑таки в нас, русских, есть что‑то особенное», — приятно думалось ему. И не хотелось вспоминать о порочных сторонах той же русско–татарской души, но по приходу в кабинет пришлось…

В городе Санкт–Петербурге каждое землячество или национальное меньшинство занимало вполне определенную нишу городского хозяйства. Немцы держали маленькие механические мастерские, пекарни либо кондитерские. Финны торговали молоком, творогом и сметаной. Татары служили дворниками. Черкесов держали за отличных цепных псов–охранников. Евреи шли в адвокаты и аптекари. Ярославские — в половые. Грузинские князья украшали собой гвардейские полки.

А уроженцы села Дурыгино успешно занимались разбоем и взломом сейфов. Треть мужского дурыгинского населения прилежно училась этому, треть тихо сидела по тюрьмам и острогам, треть работала по призванию и кормила первые две трети.

Получив записку с предложением выкупить свой заказ, глава дурыгинской банды медвежатников Нил Зотов радостно перекрестился и поставил свечку Николе–чудотворцу в храме Семеновского гвардейского полка, что неподалеку от Литейного проспекта.

Сей заказ был сделан два месяца назад в преддверии ограбления кассы страхового общества «Финист». Уже все было готово: и подкупленный охранник, и снотворное в чай, и извозчики свои, родственники из соседней деревни. Как воздух, не хватало динамита — рвануть патентованный сейф фирмы Уилкинсона, за свои солидные размеры и непомерную толщину стенок получивший среди дурыгинских кличку «паровоз».

Молодой барин из студентов показал Зотову все, на что способна была новая адская машинка. Дырки в стальных листах возникали как по волшебству.

— Вот она, наука! — Зотов, надорвавший спину на возне со стальными сейфами, цокал языком от восхищения, проводя рукой по рваному броневому листу толщиной в дюйм. Так его предки оглаживали перед покупкой коня–кормильца на ярмарке. — Сколько просишь?

— Триста целковых за штуку.

— Гожо, уговорились. Готовь шесть штук.

Викентьев попробовал мужика на вшивость:

— Деньги вперед.

— Милок, — протянул Нил, неспешно заходя Викентьеву за спину. — Где ж ты такому научился? Коня нет, а денег просишь!

И легонько, любя, стукнул студента пудовыми кулаками по ребрам. Викентьев упал на оба колена и долго не мог прийти в себя, восстанавливая дыхание.

— Вот так мой дед быков валил. — Зотов ласково помог ему встать на ноги. — А ежели конокрад попадался, так чуть сильнее бил — и нет человека. Хотя какой из конокрада человек — зверь, одно слово. Так что, милок, не проси денег вперед. Зачем тебе деньги? От них одна только пакость и зверство по земле идут.

Викентьев подивился такой доморощенной психологии и, не удержавшись, спросил Зотова:

— А вам тогда деньги зачем?

— А мне они на святое дело нужны, на мечту. — Зотов радостно заулыбался: про свою мечту, видно, любил поговорить. — Дал обет церковь богатую в нашем селе поставить. Грешен я. Вот хочу грехи к старости замолить. Уж и батюшку присмотрели, молодой, красив по–хорошему, голос чисто ангельский, так сладко проповеди читает, плачешь и молишься. В «Крестах» служит, отец Георгий, в миру Гапон.

Договорились о сроках, о том, как свяжутся. Напоследок разговорились. Молодой барин показался Зотову.

— Ты лучше в наши дела, барин, не лезь, пока силы есть. Заработаешь на мне денежку — и тут же вали, потому что ты ишо молодой, а уже умный. Это хужей всего, когда ум наперед бороды у мужика вырастает. Жизнь — она стержень дает, а потом по этому стержню ум как вьюнок вверх вьется. Видал хоть раз, как вьюнок опору ищет? А стержня в тебе пока нету. Вот ум твой и свихнется в сторону от Бога. Плохо тебе будет. Я таких на каторге навидался…

— А вы были на каторге?

— Где я только не бывал… Вот ты полюбопытствовал и согрешил — любопытство ведь грех! Любопытной Варваре язык оторвали. Не произноси попусту знак вопроса, и с тебя никогда спрашивать не будут. Тебе я отвечу, нравишься ты мне. Бывал я на каторге. Каторга дана человеку в наказание, на ней легко, коли веруешь. А город дан на испытание… Совратиться в нем легше, чем на Сахалине: там дьяволы все видные, а здесь хоронятся по улочкам. Беги отсюда, пропадешь ни за грош.

Получать заказ Зотов отправил племянника Антипку, бойкого парнишку четырнадцати годков. А сам издалека смотрел, не появятся ли в округе топтуны с Фонтанки. Племяш долго стоял на условленном углу. Вначале к нему присобачились местные подростки, но Антипка был тертый калач, сказанул им такое, что ушли сразу не озираясь. Потом к Антипке подошла дама, высокая, видная из себя, в густой черной вуали, закрывавшей все лицо.

Племяш взял у дамы сверток и чинно принес дяде. Зотов в сверток взглянул — товар был на месте. Подивился осторожной хитрости барина, отдал пакет с деньгами племяшу, тот в два шага к даме, и тем дело закончилось. Никого лишних вокруг не сновало. Можно было в эту же ночь идти на дело. Зотов сходил в церковь, истово помолился, наставил свечек перед всеми угодниками и дал условленную команду родственникам. Сегодня Бог на его стороне…