Абдурахман Авторханов - Загадка смерти Сталина. Исследование

Если пишешь статью или даже книгу на тему о политике или о социальных науках, надо излагать только то, что на эту тему писал или говорил Сталин. Мысли Сталина можно излагать в кавычках или без них, но не предлагая никаких собственных тезисов во избежание обвинения в антипартийной ереси со всеми последствиями этого. Отсюда — эпидемия «раскавыченного Сталина» во всех социальных науках.

Если цитируешь Сталина, то цитату следует начинать так:

«Товарищ Сталин учит…» Эпитеты более или менее стандартные — «великий», «мудрый», «гениальный» (они же и в превосходной степени). Метафоры могли быть довольно разнообразными. Казахский акын Джамбул использовал, например, в стихах, напечатанных в «Правде», такие сравнения: «Сталин выше Гималаев, шире океана, ярче солнца» (куда до него теперь Мао Цзэдуну!).

Сталин русскому языку учился уже взрослым юношей в грузинской школе. Поэтому естественно, что он некоторые русские слова невольно произносил на кавказском жаргоне. Если вам приходилось в присутствии Сталина употреблять эти же слова, то разумно их было произносить с теми же ошибками, что и Сталин. Но если вам вздумалось бы подражать его (довольно сильному) грузинскому акценту, вы безумно рисковали головой.

Культ Сталина переносился и на его мать, постепенно принимая мистический характер. Писатель Шолохов объявил прах матери Сталина святым на том единственном основании, что она родила Сталина.

Впервые слова «культ вождей» употребили сами сталинцы на XIV съезде (1925), обвиняя Зиновьева и Каменева в том, что они искусственно создают себе культ. На это Каменев ответил: «Мы против культа одного вождя тоже», — это было сказано по адресу Сталина. С тех пор, собственно, партийно-идеологическая машина планомерно и систематически работала над созданием большого культа Сталина и маленьких культов его учеников.

Официальное узаконение культа Сталина произошло в декабре 1929 года в связи с его пятидесятилетием. Кульминационного пункта этот культ достигал дважды: в 1939 году (в связи с шестидесятилетием Сталина и его личным триумфом после расстрела внутренних «врагов народа») и в 1949-м (в связи с семидесятилетием и разгромом внешних врагов — Германии и Японии).

Каждый юбилей сопровождался восторженными статьями в «Правде». Написанные с интервалом в десять лет, статьи характеризовались глубокой внутренней связью. Они хорошо иллюстрируют поступательное движение культа Сталина к абсолюту. Они рассказывают не только о Сталине, но и о тех, кто создавал Сталина. Ученики Сталина поняли, с кем они имеют дело, а поняв это, разработали тактику собственного поведения. Они поняли, что Сталин — человек великого честолюбия, основанного на беспредельной жажде власти. Поэтому соратники Сталина учитывали эту черту его характера и, высоко превознося его, всячески унижали самих себя. Тем самым они укрепляли как власть Сталина, так и свои позиции, ибо еще Ницше заметил: «Кто сам себя унижает, хочет быть возвышенным».

Историки много писали, что Сталин сделал, но истинная проблема в другом — как он это сделал. Успехи политика говорят о многом, но методы их достижения — обо всем.

Сталин был человеком без мешающего успеху в политике балласта, такого, как понятие о чести, долге, верности… Сталин был политиком с бесподобным иммунитетом против любого проявления благородных человеческих эмоций. Это значит, что он был человеком органически не способным любить, жалеть, делать добро, зато в нем были гепертрофически развиты два чувства: жестокость и трусость. Олицетворенная трусость, как выразился бы Энгельс, Сталин уважал лишь того, кто внушал ему страх: до войны — Гитлера, после войны — Берия. Человек, который с ледяным хладнокровием приговаривал миллионы своих рабов к смерти, за собственную жизнь дрожал как никто из тиранов. Его абсолютное безразличие к чужой жизни тоже родилось из страха за себя.

Именно как человек без человеческих чувств Сталин был впервые открыт Лениным и им же возведен в ранг члена ЦК большевиков в 1912 году, после того как Коба-Сталин успешно руководил кавказской террористической бандой (эксы) с 1906 по 1912 год. Деньги, награбленные путем убийств многих невинных людей, Коба-Сталин аккуратно переводил в заграничную кассу Ленина, а Ленин их направлял назад в Россию, обратив в революционную литературу.

Освобожденный самовоспитанием от морали и убийствами от человечности, наделенный необыкновенной хитростью и практическим умом, эрудит в области истории интриг и подлостей восточных деспотий, Сталин был гораздо более идеальным вождем большевизма, чем его основоположник Ленин. Если он сам себя называл «Лениным сегодня», то это скорее было комплиментом Ленину, а не ему.

Человек без морали, он был, однако, наделен неповторимым талантом эксплуатации чужой морали, чести и совести. Свою партию он намеренно и систематически обесчеловечивал по своему собственному образу и подобию, ибо был убежден, что только партия бесчувственных исполнителей способна безоглядно следовать за своим бесчувственным богом. Поэтому его самовосхваление было вовсе не самолюбованием, самоцелью, а обдуманной системой самоутверждения верховного бога в интересах большевистского режима. Его личные интересы при создании этого бога были подчинены общим интересам большевизма, претендующего на владение абсолютной истиной во всей истории человечества.

Абсолютная истина — это и значит большевистский бог, персонифицировавшийся в имени Сталин. Партия подняла своего бога на такую недосягаемую высоту, что иной раз сама личность Сталина отрывается от общего объекта поклонения — от «бога-Сталина». Совсем не случайно он часто говорил о себе в третьем лице. Люди, простые смертные, говорят о себе в первом лице — «я», коронованные персоны — «мы», но только «боги» говорят о себе в третьем лице, как Сталин о Сталине: «он, Сталин».

Этому богу добровольно молилась вся партия, принудительно — весь народ; сам Сталин ему тоже молился. Вот почему Сталин занимался не возвеличиванием себя, а возданием положенной церемонной дани своему второму «я» — «богу-Сталину». (См. советские киножурналы: весь зал стоя аплодирует Сталину, и Сталин тоже аплодирует… Сталину. А зрители должны думать, что он аплодирует залу…) В одном из редких случаев, когда Сталину пришлось защищаться от обвинения со стороны оппозиции, что он ставит себя выше партии и от этой роли не намерен отказаться, он ответил: «Я — подневольный человек!»

Недаром Сталин девизом своего поведения сделал знаменитые слова Лютера: «Здесь я стою и не могу иначе. Да поможет мне бог истории» ( Сталин И.Соч., т. 4, стр. 393) — с маленькой поправкой: у Лютера был просто Бог, а у Сталина — «бог истории». «Я не Сталин, но в Сталине и я», — говорили большевики. Понятно, что такое олицетворение всей партии в собственной персоне лишало Сталина свободы маневрирования по какому-нибудь личному капризу. Самое страшное: как каждый бог, Сталин был лишен права ошибаться. Он знал, что его первая ошибка будет и последней — бога низведут. Так ведь и случилось…