Данг Тхань - Икс-30 рвёт паутину

— Ты не имеешь правд так говорить, — изменил тон незнакомец. — Запомни: я пришёл сюда, чтобы от имени организации поговорить с тобой. Приказываю отвечать на мои вопросы, чтобы можно было проверить всю твою работу за последнее время. Или ты уже сдался на милость американцам и марионеткам? Что, неужели доллары и весёлое времяпрепровождение заставили тебя забыть о народе и о родине?

— Я запрещаю вам употреблять столь грубые слова в адрес Соединённых Штатов Америки и государственной власти! — гневно? сказал Динь. — Кто убил моего отца? Кто разорил мою семью? Если хотите знать, куда я направляю свои доклады, то скажу прямо: я направляю их президенту Нго.

— А-а, ты открыто признал свою измену, — рассмеялся незнакомец. — Ты не оправдал доверия к тебе со стороны товарищей. А знаешь, что за предательство полагается смертная казнь? Даю тебе несколько минут на размышление. Ты можешь восстановить доверие организации к себе, если ясно объяснишь свои дела за последнее время, кроме тех, о которых ты уже сообщал в своих донесениях нам.

— Смертная казнь грозит тем, — ответил Фан Тхук Динь, смотря на него в упор, — кто выступает против государственной власти, против президента Нго; закон десять дробь пятьдесят девять никого не прощает. Но, с другой стороны, президент Нго и государственная власть проявляют милосердие к раскаявшимся. Я искренне советую вам сдаться.

— Ну ладно, хватит играть спектакль, — сказал незнакомец примирительным тоном. — Мы ведь свои люди. Уж здесь-то ты сбрось свою личину преданности президенту Нго, надень её, когда вернёшься во дворец. А пока организация просит тебя сообщить, почему от тебя стало поступать меньше донесений, в которых к тому же много неясного, и почему ты даже не сообщает в о многом из того, что делаешь? Мы с тобой товарищи, и я только хочу тебе помочь, обещаю, что в точности передам всё сказанное тобой и буду защищать тебя. Если же ты дурно думаешь об организации, то я буду вынужден привести вынесенный тебе организацией смертный приговор в исполнение. Так что пеняй тогда на себя. — Незнакомец направил пистолет на Диня.

— Вам всем надо сдаться, — продолжал Динь, не обращая на него внимания. — Вам не удастся подорвать государственную власть. Не затевайте это бесполезное дело. Вам предстоит либо положить голову на гильотину, либо сгнить на острове Контон. Честно предлагаю, у вас лишь один путь сохранить жизнь — вернитесь и служите государственной власти и президенту Нго. Тогда вас оценят.

— Замолчи! — стукнул но столу незнакомец. — Предатель! Вздумал ещё агитировать и меня, да? Я убью тебя, как собаку! Руки вверх! Считаю до трёх. Это то время, за которое ты должен одуматься и ответить. Лицом к стене!

Фан Тхук Динь медленно поднял руки и повернулся к стене.

— Я готов умереть за президента Нго. Больше я ничего не скажу.

— Раз! — раздался за его спиной леденящий голос. Фан Тхук Динь даже не шелохнулся.

— Два! — произнёс тот же голос, прозвучавший как удар гонга на месте казни.

Неожиданно Фан Тхук Динь резко, как молния, присел и перевернул стол прямо на незнакомца. Тот в ужасе отпрянул назад. Одним прыжком Динь оказался около него и вырвал у него пистолет. Руку, в которой он только что держал оружие, пронзила острая боль — Динь сильно вывернул её. Незнакомец дико вскрикнул и бросился бежать. Пистолет был в руках Диня. Он поднял дуло вверх и нажал на курок. От выстрела зазвенело в ушах. Человек в чёрном, охранявший вход, стремглав бросился вслед за мужчиной в белой рубашке.

Фан Тхук Динь подбежал к окну. Он видел, как они оба вскочили в «ситроен». Машина рванулась и стремительно вылетела на улицу. Ещё он успел услышать приглушённый крик Ван Ань, донёсшийся из машины.

Фан Тхук Динь внимательно осмотрел комнату. Потом перевёл взгляд на пистолет: это был новенький пистолет американского производства. На губах Диня мелькнула улыбка. Он быстро покинул дом, остановил первое попавшееся такси и направился в ближайший полицейский участок.

Проснувшись, Тхюи Ханг почувствовала, как болит всё тело. Она медленно открыла глаза. За окном виднелись тусклые пятна света. С улицы в комнату врывались все шумы города. Она осмотрелась вокруг: это была её маленькая и уютная комнатка. Она лежала на своей низкой кровати, на своей подушке. Вот и большой платяной шкаф с зеркалом, и туалетный столик с пудреницами и тушью. У изголовья всё та же маленькая тумбочка, на которой стоит портативный транзисторный приёмник «Филипс», и достаточно только протянуть руку, чтобы включить его и найти музыку. Она почувствовала радостное успокоение, потому что была у себя дома, среди своих знакомых вещей. Очень многие, живущие в этом обществе, при американо-сайгонском режиме, могли чувствовать себя относительно спокойно лишь у себя дома, с наглухо закрытыми дверями и окнами. Ибо как только выйдешь на улицу, сразу же попадаешь в окружение бронетранспортёров, машин жандармерии и американской военной полиции и моментально окунаешься в водоворот насилия, убийств, обмана и лжи. А как только откроешь окно, тут же будешь оглушён гулом автомашин и рёвом громкоговорителей, весь день твердящих об осуждении коммунистов, о борьбе с коммунистами, справедливости, государстве, «свободном мире», вьетнамо-американском союзе и одновременно передающих рекламные объявления о сдаче спальных номеров, о продаже лекарств для излечения сифилиса…

Тхюи Ханг взглянула на календарь с фотографией американской киноактрисы, висевший над туалетным столиком.

— Прошла уже целая неделя, — пробормотала она едва слышно.

С того дня, как Тхюи Ханг выпустили из логова ЦРУ, прошла ровно неделя. Минула недели, потом пройдёт месяц, год, пусть ещё и двадцать, и тридцать лет, по никогда не забудутся те дни, когда она угодила в лапы американцев, дни, когда она как никогда явственно разглядела их подлип кое лицо. До этого она видела, как они ходят по улицам в выглаженных костюмах и начищенных туфлях, как они, если что-то удивляет их, останавливаются и созерцают, как маленькие дети; она видела их по вечерам, когда они подъезжали к бару и сильно захлопывали дверцы машин, как они, пахнущие одеколоном, заказывали виски и резвились в танцах. Но тогда она, по существу, не знала американцев. Теперь же, когда она начинала думать о них, перед ней всплывал образ Томаса.

После того как двое полицейских отобрали у неё сумочку с деньгами, Тхюи Ханг, чтобы не нарваться вновь на неприятности, больше не ездила с работы ночью на мотороллере. Она стала закалывать такси к бару к часу возвращения домой.

В тот вечер водитель такси едва успел набрать скорость, как за машиной погнались двое полицейских на своих мотоциклах. Один обогнал такси, а второй вытащил пистолет и крикнул водителю: