Михель Гавен - Три дня в Сирии

Обойдя машину сзади, молодая женщина села в салон. Логинов закрыл за ней дверь и сел на переднее сиденье, рядом с водителем.

— Поехали, Леня, — приказал он подчиненному.

Тот молча тронулся, даже не спрашивая куда. Видно, заранее проинструктировали. Опустив стекло, Логинов закурил еще одну сигарету, потом, повернувшись, предложил сигарету Джин.

— Нет, благодарю, — сухо отказалась она.

— Как хотите, — пожал плечами тот и спрятал пачку в карман.

Логинов чуть отклонился влево. Под лобовым стеклом Джин увидела фотографию молодой женщины, вставленную в раму. Точно такие же фотографии, по словам Шауката, Логинов постоянно возил с собой.

— Моя жена, Майя. Она умерла. Покончила с собой. Наркотики. Выбросилась в окно. Скоро десять лет, — отрывочно и грустно произнес Борис, заметив ее взгляд.

— Я вас не спрашивала, — Джин даже смутилась от такого расклада событий.

— Я сам вам рассказал во избежание лишних вопросов, — сказал Борис и взглянул на нее через плечо.

«Десять лет — срок немалый. Травма глубокая, раз помнит долго и до сих пор один. Вдовец», — подумала Джин.

— Поганая перестройка, эти амеры все устроили, — продолжил вдруг Борис весьма резко. — Она подсела случайно, в ночном клубе. Подружка, работавшая в советско-американском СП, подсадила. Попробуй, попробуй, попробовала, а вылезти не смогла. Теперь все ученые, а тогда в самом начале наркотики казались игрушками, несерьезными вещами. Тем более ей. Элитная девочка, всю жизнь с няньками, а жизни не знала.

Он помолчал, глядя на фото жены, и глухо продолжил:

— Только поженились. Хотела ребенка, но не получалось. Два выкидыша подряд, больницы, переживания, вот и понесло ее во все тяжкие. Красавица, отец-востоковед, директор музея, мать из бывших русских дворян. Чего только ни делал с ней, куда только ни возил — и к врачам, и к колдунам. Ничего не помогало. Врала, обманывала, играла на чувствах, пока я ее не возненавидел. Все тело в синяках от этих уколов, стала тщедушной и прозрачной, как пушинка. Сам бы убил, наверное, но, как говорится, бог отвел. Сама все за себя решила. Точнее, не она, конечно, а чертово зелье, будь оно проклято. Жена дверь с окном перепутала, вот в окно и вышла, с двенадцатого этажа. Сразу насмерть…

Борис в ужасе опустил голову, затянулся сигаретой и отвернулся.

— Стыдно сказать, сам был рад избавиться, — горько добавил он. — Оказалось, не все так просто. От нее избавился, да от себя не избавишься. До сих пор не отпускает. Чуть сам не покатился под горку, — он горько усмехнулся, — уже спивался, но отец взял в руки, жить заставил и вот сюда направил. Подальше от дружков, чтоб не подбивали на гадости. Я еще думал. Захолустье, а зря-то ничего не бывает. Наверное, приехал ради встречи с тобой, — тихо произнес мужчина. Он пристально посмотрел на нее, прямо в глаза взглянул. Джин вздрогнула.

— Я на нее не похожа, — растерянно ответила Джин. Она вообще как-то не ожидала таких откровенностей.

— Я этого и не говорю. Та, другая, у Мустафы, напомнила мне погибшую жену. В меня будто бес вселился, едва я ее увидел. Сам не понимаю, зачем натворил столько гнусностей. Жалко, но она умерла. Ты на нее вовсе не похожа, и я рад этому, — ответил Борис Логинов.

«Любовь, превращенная в ненависть, еще сильнее, чем сама любовь», — подумала Джин.

Ей хотелось сказать: «Милиса не умерла, она выжила, и я еду помочь ей встать на ноги».

Джин решила не торопиться. Откровениям полковника ФСБ лучше сразу не доверяться. Лучше подождать. Вдруг розыгрыш? Поэтому молодая женщина просто спросила:

— Куда мы едем?

Машина как раз покинула территорию госпиталя и выехала на трассу.

— Как мы и договаривались, в резиденцию аль-Асадов, — ответил Борис. — Вы думали, я вас украду и повезу в Зейтум? — насмешливо взглянул он на нее. — Может, мне и хочется, но нет никакой возможности. Там меня ждут люди, приехавшие из Москвы, и мне придется заниматься с ними, хотя хотелось бы разговаривать с вами, — он сделал значительную паузу. Джин промолчала. — Даже и к лучшему, — заключил он. — Я вижу, вы не из тех, с кем легко поладить. За вами еще надо побегать. Вы очень самостоятельная, даже в тех условиях, в которых вы оказались, и не боитесь меня. Я ненавижу, когда боятся. Такое отношение доводит меня до белого каления.

«Страх застигнутой врасплох лани вызывает ярость у хищника больше, чем одолевающий его голод, — философски подумала Джин. — Он, конечно, сразу увидел страх в поведении и глазах Милисы. Они все там у Мустафы боялись Логинова, к тому же он был пьян, как говорил Шаукат, а алкоголь, как известно, развязывает животные инстинкты. Впрочем, раз Логинова боятся даже члены семейства аль-Асадов, чего уж говорить о несчастной беженке из Румынии».

— Я хочу пригласить вас к себе вечером, — продолжил Борис. — Просто познакомиться поближе. Вы приедете? Если да, то я мигом пришлю за вами машину, — с видимым любопытством добавил он.

— Я не могу обещать. В резиденции меня ждет тяжело больной человек. Кроме того, я должна наблюдать за тем, как поправляется генерал Шаукат. Все будет зависеть от их здоровья, — ответила Джин, особо не задумываясь.

Борис вновь несколько мгновений молча смотрел на молодую женщину. Темно-серые, по-славянски широкие, для мужчины скорее красивые глаза, выделялись на волевом, загорелом лице. Никакого хитроватого прищура, затаенной злобы — взгляд прямой и проницательный. Борис Логинов не боялся смотреть в глаза, и, похоже, она все-таки погорячилась с выводами, посчитав его трусом. Нет, трусом Логинов не был. Совершенно точно. Скорее как раз напротив, смел до остервенения. Ни в чем не зная меры, он походил на многих русских. Ни в ненависти, ни в ярости, ни, возможно, в любви. От последней промелькнувшей мысли Джин стало не по себе, и она даже поежилась. Джин так же молча смотрела на мужчину и не отводила взгляда. Зачем? Молодая женщина не боялась Логинова и не хотела прятаться за чью-либо спину. Машина сделала поворот, повернула еще раз и остановилась.

— Приехали. Резиденция аль-Асадов, — негромко сказал Борис, продолжая смотреть на Джин.

— Спасибо, — ответила Джин, взялась за ручку двери и вышла из машины.

Борис Логинов проводил ее взглядом, и пока она еще не захлопнула дверь, сказал, показывая на водителя:

— Я пришлю машину. Леня приедет.

Джин ничего не ответила.

— Вы — госпожа Красовская? — спросил, подходя к Джин, высокий сирийский военный.

— Да, — кивнула она, взглянув на мужчину.

— Я — Милюк Раджахи, помощник госпожи аль-Асад, — представился он, добавив: — Мы ждем вас. Мне приказано выполнять все ваши распоряжения.

Красный БМВ за спиной Джин тронулся и отъехал. Молодая женщина спиной чувствовала взгляд Бориса из-за лобового стекла. Ей хотелось повернуться и взглянуть на него, но она заставила себя не делать этого. Сейчас Джин рассуждала о Логинове уже не столь категорично. Русский полковник зацепил ее, причем больше, чем она ожидала, и она понимала ошибочность своего первого впечатления. Хотя… Нужно ли Джин еще глубже вникать в изучение мотивов поведения Логинова? Безопаснее держаться подальше. Русские, безусловно, способны впадать в необъяснимые крайности и поддаются эмоциям быстрее, чем доводам рассудка. Джин знала это и из великой русской классической литературы и по рассказам своей матери могла даже видеть на ее собственном примере. Несмотря на весь внешний лоск и сдержанность, приобретенные Натальей Голицыной за почти полвека жизни на Западе, ее сложный характер и рожденные им противоречивые поступки порой доставляли многочисленные трудности. Не только посторонние люди, но и самые близкие, даже отец и всезнающая бабушка, иногда с трудом могли общаться с Натальей. Эти противоречия диктовала, по догадкам Джин, скрытая червоточина, живущая в русской душе. Внутренний надлом, как считала, во всяком случае, сама Натали, произошел в тяжелый исторический момент, когда гордую и свободолюбивую нацию превратили татарами в племя рабов и усугубили столетиями крепостного права и поповщины. Такая особенность народа передавалась из поколения в поколение, и, судя по всему, чем ниже на социальной лестнице находились слои общества, из которых происходил человек, — а предки Логинова скорее всего были крепостными, — тем более дико проявлялись русские черты впоследствии. «По отцу у Логинова есть еврейская кровь. Все первые чекисты — евреи. Я вполне могу сочинять небылицы про Бориса. Или он пошел в мать?» — с сомнением размышляла Джин.