Михель Гавен - Три дня в Сирии

— Мы не будем ставить никаких трубок вообще и ничего не будем дезинфицировать таким образом, — спокойно ответила Джин. — Мы просто зашьем больного, и все. Дальше будем действовать исключительно при помощи капельниц, инъекций и таблеток. Без всяких трубок и зондов.

— Как это так? — спросил Фарух растерянно.

— Вот так, — строго ответила Джин. — Два дня назад я сделала такую операцию генералу Шаукату. Как вы знаете, он чувствует себя хорошо и уже начал работать. То же самое я собираюсь повторить и в данном случае. Без всяких трубок и промываний, — повторила она настойчиво. — Теперь не отвлекаемся, коллега, — поднесла Джин скальпель к больному органу, — у нас мало времени. Я говорила, сделать надо много. Работаем. Сестра, следите, пожалуйста, за показаниями деятельности сердца и кровяным давлением.

Джин уже накладывала завершающие швы, когда Измир сообщил ей, что пятый раненый оказался легким. У него повреждение правой кисти, он ходит, так что сам сел в машину, и Милюк с помощниками наконец-то возвращаются в резиденцию.

— Хорошо, будем ждать, — кивнула Джин, снова склоняясь над раненым.

— Мой пациент готов к операции, — подскочив, доложил ей офтальмолог.

— Сейчас, одну минуту, — Джин отошла от стола, сдернула шапочку с волос, промокнула салфеткой выступивший пот. — Я иду. Фарух, заканчивайте здесь. Потом отвезите больного в палату и сразу готовьте операционную для следующего пациента. Сейчас Милюк привезет к нам еще двух очень тяжелых.

Она вышла в коридор и сразу услышала, как зазвонил ее собственный мобильный телефон, предоставленный для связи Бушрой. Вынув трубку, Джин увидела номер Логинова. Сердце вздрогнуло: «Неужели ориентировка уже пришла?» Она тут же одернула себя: «Не может быть, надо успокоиться и отвечать так, чтобы ничем не выдать своего волнения». Джин нажала на зеленую кнопку.

— Я слушаю.

— Это Борис, Зоя, — все-таки американская шпионка вздрогнула, услышав его голос. — Ты не передумала? Может, все-таки увидимся вечером? Я все еще держу тот номер в Даре за собой.

Она не торопилась с ответом. Джин раздумывала. Нет, встречаться с Борисом Логиновым она не собиралась. Сближение с ним не входило в ее планы, но она не могла не думать о том, что сегодня или завтра Ахмет принесет ответ из Эль-Кута, и она узнает дату бомбардировки Зейтума. Значит, нужен повод, чтобы выманить Бориса из ловушки, спасти ему жизнь. Поэтому окончательно отказываться и разрывать отношения не стоит. Надо оставить лазейку.

— Да, я передумала, — мягко ответила она. — Сейчас я не могу, у меня много операций. Я позвоню тебе сегодня или завтра. Ладно?

— Ладно, — услышала Джин. — Как там чувствует себя эта женщина, Милиса?

— Ей намного лучше, — ответила Джин. — Никакой угрозы жизни больше нет. Только проблемы со внешностью.

— Тоже решится, — уверенно произнес русский. — Я звонил отцу. У него есть знакомый пластический хирург. Он приедет сюда и все сделает в лучшем виде.

— Прекрасно, — Джин улыбнулась. — Я очень надеюсь на тебя в этом плане. Пожалуйста, не забудь.

— Я не забуду, — ответил он. — У меня у самого душа не на месте. Можно сказать, не столько для нее, сколько для самого себя делаю, чтобы совесть очистить. Так я буду ждать звонка? — спросил он с наигранным равнодушием. — Когда?

— Да, жди, — ответила Джин с искренней теплотой в голосе. — В самое ближайшее время. Правда, номер в Даре отдай, он нам не нужен. Я скажу, где мы встретимся.

— Хорошо, — согласился он. — До встречи.

Она сбросила вызов, сунула мобильник в задний карман джинсов. «Я позвоню тебе, когда точно буду знать о времени нанесения удара, — решила она. — Я позову тебя к Абии, когда сама уже уйду за границу. Пока ты будешь ехать, ждать меня, снова возвращаться в Зейтум, атака уже закончится. Ты останешься жив и поможешь Милисе. Больше мне ничего не надо».

Весь оставшийся день Джин провела у операционного стола. Вслед за Ибрагимом оперировала раненого с совершенно разорванным осколками лицом, того самого, у которого западал язык. Таких страшных ранений лица в американской армии она давно не видела. Это могло произойти, когда в человека практически стреляли в упор, например с танка. Точнее, стреляли не по отдельно стоящему человеку, тогда от него и мокрого места не осталось бы, а по толпе, в упор. Обильно сыпавшиеся, просто градом, осколки снарядов оставляли такие ужасающие повреждения совершенно мирным, безоружным людям.

Когда операция подходила к концу, позвонила Бушра. Она сообщила, что президент аль-Асад выразил желание лично посетить пострадавших манифестантов и нанесет визит в резиденцию. Естественно, с прессой. Возражать, конечно, Джин не стала — не ее дело, им виднее, но самой ей вовсе не хотелось бы при этом присутствовать, ведь ее могли узнать. Мало ли кто пожалует в свите президента. Там и послы, и советники, и шпионы. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов деятельность Махера и его спецслужбы. Раз у Махера появились сомнения на ее счет, он легко может навести справки, не дожидаясь отчета из Москвы на запрос Логинова. Он заинтересован найти компромат как можно скорее. Еще неизвестно, что могут накопать его ищейки, возможно, им и Москва не понадобится.

— Мой брат также хочет познакомиться с вами, — добавила Бушра неожиданно. — Я и Асеф много рассказывали ему о вас. Даже Асма заранее прониклась к вам симпатией. Она хочет, чтобы вы посмотрели ее дочь Зейн, она кашляет весь последний год. И никто из врачей не может ее до конца вылечить. Добиваются временного улучшения, а потом опять все начинается сначала. Я сказала Асме, они ищут не там. Она тоже склоняется к этому. Если Башар приедет, они привезут и Зейн с собой. Асма вообще хочет забрать вас в Дамаск, она давно ищет для семьи хорошего, опытного врача, ее не устраивают те, кто обслуживал нашего отца. Что касается меня, я не возражаю, — Бушра рассмеялась. — Я даже подумала, что, возможно, мы все еще помиримся благодаря вам. Я даже сказала об этом Асефу, он тоже согласен. Он бы хотел, чтобы это было так.

— Я почту за честь познакомится с президентом и его семьей, — скромно ответила Джин.

На деле же она чувствовала себя нерадостно. Дойти до самых высот сирийской власти, войти в круг президента, закрепиться в Дамаске, пользуясь покровительством сестры президента об этом мог бы мечтать любой американский разведчик. Но только не с такой хлипкой легендой, высосанной из пальца, как у нее. Ей даже стало жалко, что они с Дэвидом не подготовились к операции лучше. Но никто не мог предполагать, что в захолустном сирийском городе Дара, далеко от Дамаска, ей вдруг представятся такие возможности. Она ожидала, что все ограничится отелем Мустафы и получением информации о находящемся в окрестностях Дары объекте. А после она спокойно вернется в Израиль. Теперь же уходить было даже обидно. Вряд ли кому другому удастся повторить ее успех, это было очень трудно. Но и оставаться — опасно. Катастрофически опасно. Впрочем, возможно, одно не исключало другого, и у каждой медали есть своя оборотная сторона. Как бы то ни было, но после разговора с Бушрой Джин впервые почувствовала, что ее твердое намерение уйти назад в Израиль пошатнулось. Возможно, ее долг состоит в том, чтобы остаться и работать дальше, что бы ни случилось, тем более что в Дамаске у Дэвида есть надежные люди, которые могут обеспечить связь. Она оказалась перед дилеммой. И пока не знала, как ее решить. А времени оставалось очень мало. Сутки или двое, не больше. Чтобы решить дилемму, чтобы решить жизнь. И не только свою, ведь с ней — Снежана. Она привлекла ее на свою сторону, пообещав устроить ее судьбу в Америке. Как она теперь может отказаться, имеет ли моральное право? И что будет со Снежаной, если ее в конце концов разоблачат? Она потащит ее за собой на смерть, это однозначно, с ней точно долго разбираться никто не будет. Она это знает, так вправе ли она рисковать не только своей, но и ее жизнью? Даже ради Соединенных Штатов. Снежане-то что эти Соединенные Штаты? Какой сделать выбор, что выбрать, кого? Соединенные Штаты, их интересы или одного человека. Ее бабушка наверняка выбрала бы человека. И значит, она тоже должна поступить так же. Спасти жизнь человека, одного, нескольких. Соединенные Штаты могучи, они еще найдут способы проникнуть поближе к Асадам. К тому же никто заставлять ее не будет. И Соединенные Штаты примут ее выбор, примут так, как сделает она. Потому что человек важнее. Наверное, это решающий аргумент. Человек важнее. И для нее самой, и для Соединенных Штатов. Иначе она не жила бы в этой стране и ее мать не жила бы, и бабушка бы не жила в самом начале своей карьеры и никогда с ней в дальнейшем не сотрудничала.