Михель Гавен - «Роза» Исфахана

— Ты поделилась своими сомнениями с бабушкой? — спросила Джин.

— Конечно. Я никогда от нее ничего не скрывала.

— И что она сказала?

— Сказала, что Бог всегда предоставляет человеку свободу выбора, и тот сам решает, какой дорогой ему идти. И что для борьбы со злом нужны не только физическая сила и душевная отвага, но и знания. «Ты уехала на Запад, чтобы приобрести знания, в получении которых тебе было отказано на родине, — сказала она. — Ведь знания, помноженные на твои природные отвагу и ум, представляли бы для большевиков серьезную опасность. Им удобнее управлять людьми, мыслящими фрагментарно и узко, сугубо в какой-то одной конкретной области. Впрочем, этим грешит не только советская, но и любая другая тоталитарная власть. И даже официальная церковь, к слову. Приобретение знаний позволяется лишь очень узкому кругу людей, связанных с власть предержащими идеологически и порабощенных духовно. А инакомыслящие просто уничтожаются. Тебе же, Натали, повезло и вырваться, и приобрести знания. И означает это только одно: что у тебя своя дорога в жизни. Отличная пока от дороги сестры, но, я думаю, когда-нибудь тебе тоже выпадет шанс послужить своей стране. Только теперь ты сможешь принести ей гораздо больше пользы, чем могла бы принести сталинской России». И вот теперь я вижу, что мадам Маренн, как всегда, оказалась права, — улыбнулась мать. — Сейчас я действительно могу сделать для своей страны намного больше, чем раньше. А если бы осталась, не сбежала бы вовремя, давно бы уже скорее всего умерла в лагере, не выдержав издевательств энкавэдэшников. Конечно, Зло в России по-прежнему обитает, оно живучее, но его власть значительно уменьшилась. И в основном благодаря людям, державшим мир на своих плечах в отсутствие Бога. Благодаря священникам, ученым, интеллигентам. Благодаря как знаменитым личностям вроде Флоренского, Цветаевой, Ахматовой, Пастернака, так и благодаря простым, никому не известным людям, замученным в ГУЛАГе и других лагерях. В том числе благодаря таким как моя сестра, не побоявшаяся вернуться, чтобы бросить Злу вызов. Теперь настала моя очередь. Вернее, наша, Джин. Твоя и моя. Как думаешь, сможем мы удержать мир на своих плечах? — она снова улыбнулась.

— Не думала, что бабушка так хорошо разбиралась в христианстве, — невпопад ответила Джин, всё еще находясь под впечатлением рассказа матери. — Всегда считала её атеисткой.

— Ну что ты, она никогда не была атеисткой, — покачала головой мать. — Просто не любила официальную церковь и священников. Как, впрочем, и любую власть, и любых чиновников, будь они светскими или религиозными. Маренн ведь родилась в строгой католической семье и поэтому очень хорошо понимала связь человека с Богом. И если подумать, то, наверное, неспроста именно её Господь наградил талантом возвращать людям жизнь. Подобные таланты, я уверена, даруются только избранным. Правда, поцеловав Маренн в макушку при рождении, Господь уготовил на её долю и немало испытаний, но, думаю, лишь для того, чтобы проверить, достойна ли она своей избранности, выдержит ли? И Маренн выдержала, прошла весь свой земной путь достойно… Никто из нас не может пока сравниться с ней. Она ведь обладала способностью не только лечить человека, но и возвращать ему жизнь, практически вытаскивая с того света. Даже самые выдающиеся медицинские светила не понимали, как ей это удастся. Так что, полагаю, нет ничего страшного в том, что Маренн ушла без покаяния. Мне даже думается, что на земле и не сыскать такого священника, который бы достоин был права благословить её в последний путь. Уверена, это сделал сам Христос: встретив Маренн на небесах, отпустил ей все грехи и принял в Свое Царствие Господне. Ведь если тело мадам Маренн было так же слабо, как у любого другого человека, то дух ей был дарован великий. Смерть уступает только величию и святости — теперь, отлечив людей уже с полвека, я знаю это точно…

— Я помню, бабушке писал даже сам римский папа…

— Да, она состояла в переписке и с Павлом VI, — кивнула мать. — Это он удостоил её награды за заслуги перед страждущим человечеством. Однажды Маренн прочитала мне отрывок из его письма, и он мне почему-то запомнился. «Вы отдаете приоритет человеку даже перед Богом, — писал ей апостолик. — Задумываясь над Вашими словами, я убеждаюсь, что в них сокрыта неопровержимая правота. Христос имел в виду то же самое. Позднейшие толкования просто исказили его». — Снова взглянув на монитор, она добавила: — Кстати, копия этой картины Рафаэля висела в кабинете мадам Маренн в Версале, поэтому я тоже сделала её для себя настольной. И теперь всякий раз, когда мне приходится сталкиваться с непосильными на первый взгляд трудностями или чьей-то несправедливостью, когда начинает казаться, что Бог снова забыл о людях, я смотрю на эту картину и сразу понимаю, что если даже Бог забыл о нас, то виноваты в этом мы сами. И что надо бороться и идти вперед, и тогда свет спасения обязательно прольется. Конечно же, человек смертен. Но час его ухода из жизни определен свыше, и наш долг, долг врачей, — не позволить смерти вырвать его из жизни раньше, чем этот час настанет. Для того мы и несем свою вахту на земле. Самые обычные люди, которым приходится порой заменять собой Бога.

— Я тоже обязательно сделаю эту картину настольной, — пообещала Джин. — Буду смотреть на нее всегда, когда мне будет трудно, и вспоминать ваши с бабушкой слова. Вспоминать вас обеих…

Дверь открылась, щелкнув, но Джин даже не обернулась: не могла оторвать взгляд от монитора. Через мгновение на стол перед ней легла красная роза с длинным темно-зеленым стеблем, и отблески ренессансных красок Рафаэля, излучаемых экраном лэптопа двадцать первого века, отразились на её нежных лепестках. По сильным смуглым пальцам с темными ногтями и запаху лосьона, в котором аромат толченых лепестков кофе был смешан с ароматом любимых персами яблок, Джин узнала Шахриара.

— Спасибо. — Его пальцы продолжали сжимать розу, и она накрыла их ладонью. — Я не слышала, как ты вошел.

— Это Христос? — спросил он, не высвобождая руки.

— Да, картина Рафаэля Санти. Мне она очень нравится.

— Я видел репродукции его картин. Как и второго, которого ты тоже любишь, — Боттичелли.

— Эта картина из собрания Ватикана.

— Я знаю, они оба итальянцы. Жаль, что ислам не поощряет живопись и нам неведом лик Пророка. Мы можем только представлять себе, как выглядел Магомет и его сподвижники. — Лахути убрал наконец руку с розы, с нежностью коснулся волос Джин, накрутил один локон на палец. — Я отвык от женщин с распущенными волосами и в европейской одежде. Тебе всё это очень идет.

— Отвык? — удивленно повернулась она к нему.