Станислав Меньшиков - Тайна папок Йонсона

— Вы готовы?

И сразу же за стенами завыли сирены, визгливо и противно, как в кинофильмах о войне. Это были не прерывистые мелодии пожарных, полицейских, медицинских машин, а непрерывные гудки, какими раньше заводы звали рабочих на очередную смену. К ангарному зданию, стоявшему в четверти мили напротив, подкатило несколько пожарных машин, а основная дорога была перекрыта серыми лимузинами с вращающимися на крыше и мигающими красными фонарями.

— Минут десять придется обождать, — сказал, поглядывая на часы, Линдмарк. — А пока выпейте что-нибудь: кофе, скотч, холодные напитки?

— Кофе, если можно, — попросил Йонсон, продолжая смотреть на улицу через дымчатое окно во всю стену.

Сирены замолчали, на мгновение стало тихо, и тут же стены сотряслись от недалекого мощного взрыва. Линдмарк и Бринкли не шелохнулись. Чувствовалось, что им это не в диковинку.

— Соседи развлекаются? — улыбнулся Йонсон.

— Что-то строят, — сказал Бринкли. Линдмарк молча посасывал содовую воду.

Когда они вышли к парковке, на шоссе уже не было ни пожарных машин, ни лимузинов с красными фонарями.

По нему, как ни в чем не бывало, проносились частные автомобили.

Питер оказал старому приятелю подчеркнутое внимание: довез его до аэропорта, помог отнести небольшой багаж до конторки регистрации, проводил до входа в посадочную кишку и простоял у окон до тех пор, пока самолет не покатил к взлетной полосе. Только после этого он направился к выходу.

А еще через несколько минут из служебной двери, на которой горела красная вывеска «Только для персонала», появился Йонсон, держа в руке вечерний выпуск газеты. Багаж его благополучно улетел в Нью-Йорк. Убедившись, что Бринкли в поле зрения нет, он направился в выходной вестибюль, но пошел не направо к такси, а налево к конторе «Эйвис». Оформив аренду машины, он сел за руль «плимута», вытащил из отделения для перчаток дорожную карту, выбрал путь к нужной автостраде и нажал на акселератор. Машина мягко двинулась вперед. Несколько минут она пробиралась через заторы у аэропорта, а затем, вырвавшись на свободу, быстро набрала предельную скорость.

Хотя по дороге в «Кальмар» и обратно Йонсон старательно запоминал съезды и повороты, он все же потратил немало времени, разыскивая путь. Несколько раз он вынужден был возвращаться милю-другую, пока не оказался у знакомого здания. Во всех окнах горел свет, но на парковке не было ни одной машины. Ангарного типа здание без окон едва можно было различить на фоне ночного неба, затянутого тучами. Из своего автомобиля Йонсон не видел там никаких признаков жизни. Выключив фары, он свернул к темному зданию и стал объезжать его в поисках входа или надписи. Он нашел несколько дверей, но табличек на них не было.

За зданием обнаружил узкий проселок, уходивший в лесок. Проехав по нему ярдов двести, он увидел выделявшийся у края дороги фосфорецирующий знак. При свете подфарников прочитал: «Частная дорога. Въезд только персоналу. „Феникс”». Дальше ехать было опасно. Йонсон развернулся, выехал на асфальт, включил фары и через час с небольшим был в аэропорту. Здесь он узнал, что ближайший рейс будет только рано утром. Пришлось ехать в гостиницу и ждать рассвета.

Так когда же появилось все-таки чувство тревоги? Пожалуй, с того момента, как в первом разговоре с Бринкли он назвал «Кальмар» и уловил едва заметную настороженность в приятеле. Потом тревога пропала, но в разговоре с Линдмарком Гарри чувствовал себя и вовсе не уютно. Вечернюю поездку в «Феникс» он осуществил абсолютно хладнокровно и лег спать спокойно, с сознанием свершенного подвига. Но теперь, глядя на инфузорий на потолке, он понял, что с какого-то момента за ним непрерывно следили. Это началось после его второго появления в аэропорту. Когда он брал билет, клерк посмотрел на какую-то записку, что-то проверял. Значит, кто-то знал, что он не улетел из Сан-Франциско, и его дальнейшие действия внушали подозрение. Йонсон был уверен, что Бринкли не видел его после того, как улетел его самолет. Скорее всего, его засекли в районе «Кальмара». Правда, там не было людей, но могли быть инфракрасные камеры, регистрировавшие всех, кто приближался к режимной зоне.

Йонсон зажег лампочку у постели и набрал номер Нефедова. Тот ответил через несколько секунд, явно разбуженный, но внимательный и серьезный.

— Прилечу завтра на Кеннеди рейсом «Континентал» 007. Если можете, встретьте.

— Ты видел Рамлака?

— Да, и его, и Скинефа.

— Детали могут подождать до завтра?

— Надеюсь, что да.

Передав Нефедову перевернутое название «Феникса», он стал спокойнее. Как минимум тот имел след для дальнейших действий. И все же, присев к письменному столику, Йонсон написал следующую записку на плотной бумаге с красочным изображением отеля в левом углу:

«Сергею Ф. Нефедову, 300 Ист, 34-я стрит, Нью-Йорк.

Посетив мистера А. Рамлака, получил список его друзей, в том числе (шел перечень перевернутых названий фирм из рекламного проспекта «Кальмара»). Не беспокоя доктора, заехал к одному из клиентов, некоему Скинефу, у которого оказался каталог-86.

Надеюсь Вас скоро увидеть. Искренне Ваш Гарри Йонсон».

Рано утром, выйдя из гостиницы, он бросил письмо в почтовый ящик у газетного киоска. Письмо пришло по назначению без задержки, на второй день. Но еще до этого, встретив Йонсона в аэропорту Кеннеди, Нефедов по дороге в Манхэттен услышал от друга подробный рассказ о его калифорнийских приключениях.

Серый универсал «тойота», порыскав минут десять по улочкам Джорджтауна, нашел себе наконец место для парковки. Из него не спеша вылез широкоплечий мужчина лет сорока. Он был в немодном плаще защитного цвета с чрезмерно широкими лацканами и воротником. Под плащом темный костюм, кремовая рубашка в широкую полоску и зеленый с белыми квадратами галстук, завязанный широким узлом. Грубое солдатское лицо его казалось еще более мрачным из-за темных бровей, нависших над узкими глазами. Короткая прическа подчеркивала непропорциональность ушей. На морщинистый лоб спускалась косая челка густых каштановых волос. Мужчина тщательно запер дверь машины, проверил другие, внимательно огляделся по сторонам и уверенно пошел на соседнюю улицу, где ему сразу открыли дверь в одном из узеньких особняков.

Хозяин дома, пожилой седоватый мужчина, своим самообладанием и самоуверенностью производил впечатление человека, давно привыкшего повелевать. Он был в плотном голубом джемпере, без пиджака, ворот белой рубашки был распахнут. Ноги в дорогих кремовых мокасинах, которые он носил только дома, мягко ступали по толстым коврам, устилавшим коридоры и комнаты.

Они молча прошли в гостиную, причем хозяин прикрыл за собой дверь. Шторы были плотно задернуты. В доме стояла приятная тишина.