Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

— Но вы все же были с Хорстманом близкими приятелями? — не отставал Фельдер.

— А если и так — ну и что?

— Я один из тех, кто пытается разгадать загадку его смерти. И думаю, вы мне можете помочь.

— Но я не знаю, как и почему он умер, — осторожничал Лотар.

— Разве вас не радует возможность раскрыть убийство?

— А к чему? Его-то не воскресишь!

— Послушайте, Лотар, — настаивал Фельдер, — мы выяснили, что у него дома не было пишущей машинки. И в редакции он ей почти не пользовался. Но частенько работал у вас, или здесь, в этом кабинете, или у вас на квартире.

— Не отрицаю, — неохотно согласился Лотар. — Но чем он занимался — не знаю. И никогда не интересовался.

— Еще я вам хотел бы напомнить, прежде чем вы решите, что говорить мне, что нет, — нам не составит труда убедиться, что статьи Хорстмана были напечатаны на вашей машинке.

— Ну ладно, чего вы хотите? — сдался Лотар.

— Чтобы вы дали мне возможность просмотреть все рукописи, оставшиеся после Хорстмана, которые вы прячете.

— Прямо сейчас?

— Спешить не надо. Позвоните мне, когда как следует все обдумаете. У вас есть время до завтра.

Около пяти вечера доктор Антони Шлоссер добрался до «Мюнхенских вечерних вестей». Прежде всего, соблюдая формальности, заглянул в издательство, но застал там только секретаршу. Только потом отправился в редакцию. Там его принял Петер Вардайнер. Правда, минут двадцать заставил ждать. Встреча проходила в ледяной атмосфере и без формальностей.

— Герр Вардайнер, — заявил Шлоссер, заняв предложенное кресло, — обращаюсь к вам как к единственному ответственному руководителю, которого смог найти. Я пришел, чтобы предупредить вас, — в ваших статьях использованы материалы, являющиеся собственностью стороны, которую я представляю, и на эти материалы мы намерены предъявить свои права.

— Но позвольте, вы откуда знаете содержание статьи? — Вардайнер казался даже довольным. — Наша газета поступит в продажу только в понедельник.

— У меня надежная информация. По закону я не обязан указывать ее источники. — Шлоссер прекрасно знал то, о чем говорил. — Я только констатирую факт, что вы использовали данные, информацию и заметки Хорстмана, которые являются исключительной собственностью представляемого мною «Мюнхенского утреннего курьера».

— Вначале вы это попробуйте доказать, — Вардайнер старался казаться уверенным в себе, но заметно было, что начинал нервничать. — Дело в том, что Хорстман уже несколько недель работал на меня. Собирался перейти в мою газету, я ему платил.

— Это неслыханно! — воскликнул Шлоссер с хорошо разыгранным возмущением. — Ваше поведение противоречит всем основам корректных и коллегиальных отношений в мире прессы. Это просто бесстыдное сманивание людей. То, что Хорстман с вами сотрудничал, с юридической точки зрения ничуть не уменьшает вашу вину. Вы же знаете, что любое новое трудовое соглашение требует разрыва договора с прежним местом работы. Но такого не было, поэтому Хорстман…

— Знаете что? Убирайтесь отсюда! — взорвался Вардайнер. Проглотил два порошка, запил их водой и продолжал: — Журналистика, доктор, — не торговля бакалеей. Поймите, тут решают не договора и счета, а журналистская совесть.

— Можете оправдываться как угодно, но это не меняет факта, что с правовой точки зрения ваш поступок может вам очень дорого обойтись. Но я готов договориться с вами по-хорошему, найти джентльменское соглашение. Что вы на это скажете?

— Ничего! — Вардайнер ощутил резкую боль в сердце, но в то же время его охватило чувство триумфа. Ему казалось, что адвокат перешел в оборону.

— Обратитесь к моему юристу, герр Шлоссер.

— Слишком поздно, — отрезал Шлоссер, — решать должны вы сами, и немедленно. В противном случае я намерен использовать все законные средства, чтобы запретить публикацию этих материалов.

— Доктор, вы мешаете мне работать, — заявил Вардайнер. — Прощайте!

Ассистент фон Гота сидел с Генриеттой Шмельц на ее вилле у озера Аммер и попивал сухое шерри. Разговор шел пока что ни о чем: о мягкой зиме, преимуществах деревенской жизни, о живописи барокко и музыке романтизма.

Через некоторое время фон Гота осторожно заметил:

— Вашего сына зовут Амадей, это имя выбрано явно не случайно. Вы, конечно, воспитали его так, чтобы мог разделить с вами любовь к прекрасному?

— До недавнего времени я верила в это, но сегодня сомневаюсь, — грустно признала фрау Генриетта. — Но то немногое, что я о нем знаю, дает надежду, что его все же больше тянет ко мне и моим интересам. Но есть еще его отец. Тот по-своему тоже его любит. Но в то же время старается отдалить сына от меня и пользуется самым эффективным средством — деньгами.

Фон Гота разглядывал медово-золотистое шерри в бокале.

— А вы не можете сделать так, чтобы ваш сын жил вместе с вами? Не можете изолировать его от дурного влияния отца?

— Это возможно, но тогда — окончательный разрыв с мужем. Для меня это значило бы только множество склок и волокиты.

— А это слишком высокая цена, если речь идет о сыне? — он заглянул хозяйке в глаза.

— Как вам пришло это в голову? — удивленно спросила она.

— Я пережил нечто подобное. Когда мне было десять, отец развелся с матерью. Отцу не важно было, что мать за все годы совместной жизни так и не попыталась его понять, и даже то, что иногда изменяла. Главное — он не хотел, чтобы она меня воспитывала. Вначале я очень страдал. Но сейчас понимаю, что всем хорошим во мне я обязан тому отцову решению. С той поры я научился думать, решать и отвечать за себя сам.

— Я уже тоже поняла, — призналась фрау Генриетта, лицо ее озарили розовые лучи заходящего солнца, — что решительный развод с мужем — единственная возможность удержать сына. Но тут вдруг погиб единственный человек, который мог помочь мне с разводом, — Хорстман.

— Рад, рад вас видеть, — сказал отставной комиссар Келлер. Навстречу ему по дорожке шел Конрад Кребс, ведя за руку Сабину.

— У меня милая спутница, — сообщил Кребс, подталкивая вперед девчушку.

— Меня зовут Сабина Фоглер, — малышка протянула руку Келлеру. — Где же ваш пес?

— Сейчас будет тут, — засмеялся Келлер и удивительно звонким голосом позвал пса, который тут же вылетел из ближайших кустов. Лохматый клубок черной шерсти с влажным носом и умными глазками дружелюбно вертел хвостом, обнюхивая всех по очереди, начиная с Келлера и кончая Сабиной.

Та восторженно уставилась на лохматое чудо, присев и погладив его.

— Ой, какая прелесть!

Псу это явно понравилось, он дружелюбно лизнул ей лицо. И Сабина тут же попросила разрешения погулять с ним по парку.