Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

Циммерман. Я бы рад был слышать все, что вам известно об отношениях между Хесслером и Шмельцем. И со всеми подробностями и нюансами.

Гольднер. Да, надо было думать… Почему же вы, простите, меня раньше не спрашивали?

Циммерман. Зато у вас есть возможность выговориться сейчас, Гольднер. Будьте так добры, расскажите нам все, что знаете. Время не терпит.

Гольднер. Шмельц и Хесслер — уникальная пара. Понимают друг друга без слов. Хесслер в этой паре играет роль преданного и покорного слуги, в полном смысле слова готов влезть хозяину в задницу. На первый взгляд все это из благодарности. Но неясно, за что, собственно, он Шмельцу признателен. Разгадал это Хорстман. Ему удалось разговорить Хесслера и вытянуть из того все…

Циммерман. Это правда? Хорстману удалось выпытать у Хесслера что-то насчет их со Шмельцем делишек?

Гольднер. Да, он это смог. И, насколько знаю, только недавно. Хорстман при желании был способен на все. Человек с такими талантами, как Хайнц, рождается раз в столетие. Для него-то Хесслер был второразрядным жуликом, и он расколол его одной левой.

Циммерман. А если Хесслер понял, что попался на крючок?

Гольднер. Да, но было уже поздно. Когда Хесслер понял, что из него Хорстман вытащил все, что хотел, он от злости чуть не разревелся. Боже, как я был рад, когда этого поганого Гансика хоть раз поставили раком!

Другой визит — в камеру Петера Вардайнера, в то же время.

Посетитель. Позвольте представиться. Я доктор юриспруденции Мессер и прибыл по поручению герра Бургхаузена. Разрешение на посещение получено от прокурора Штайнера.

Вардайнер. Наконец-то! Давно уже пора принять меры против этого свинства. Что вы предлагаете, доктор?

Мессер. Герр Вардайнер, все, что можно и что нужно сделать, я уже обсудил с директором Бургхаузеном.

Вардайнер. Ну ладно, ладно, и что вы придумали?

Мессер. Все очень просто. Вы сделаете заявление, что предъявленное вам обвинение в совращении несовершеннолетней и зависимой от вас особы обоснованно, но вы совершили это без злого умысла и не имея представления, что преступили закон. Как только вы подпишите это заявление, тут же будете освобождены.

Вардайнер. Что за бардак! Вы мне советуете добровольно вскочить в ту кучу дерьма, которую противники навалили передо мной!

Мессер. Нужно принимать ситуацию такой, какая она есть. Только так можно устроить все по-тихому. Вы окажетесь на свободе, сможете — и я вам это очень рекомендую — уехать с супругой в длительный отпуск. К примеру, на Сицилию, говорят, там зимой особенно хорошо.

Вардайнер. Вы собираетесь меня уничтожить! Заткнуть рот, вырвать перо из рук! И в этом заговоре — и Бургхаузен, который только ждал удобного случая, чтобы от меня избавиться. Небось уже приготовлен и мой преемник, который только и ждет возможности усесться за мой стол и запустить все по старой колее…

Мессер. Господи, что с вами, герр Вардайнер? Вызвать врача? Вы ужасно выглядите! Почему вы мне не отвечаете? Прошу вас, не волнуйтесь и не двигайтесь!

Все еще был понедельник, 20.55. Комиссар Циммерман, сопровождаемый Келлером, вернулся к своему служебному автомобилю и вызвал по радио управление. Ответил Фельдер.

— Есть новости? — спросил Циммерман.

— Похоже, Фриш-Галатис нашел важные следы, — радостно сообщил Фельдер. — Они с Вайнгартнером работают в лаборатории земельного управления.

— Отлично, — протянул Циммерман. Он был доволен, поскольку техническое оснащение баварского земельного управления было лучшим в Федеративной республике, а может быть, и во всей Европе.

— А что еще?

— Вайнгартнер проинформировал капитана Крамер-Марайна. Теперь тот требует от нас, чтобы в его распоряжение предоставили Хесслера с его машиной. Хочет провести новый допрос и новый осмотр. Я обещал ему это, при условии, что вы не будете возражать, на завтра. Если, конечно, не произойдет ничего неожиданного.

Циммерман усмехнулся прислушивающемуся Келлеру, который ответил тем же. Оба многоопытных криминалиста, по крайней мере в эту минуту, могли быть довольны собой и своей работой.

Комиссар продолжал:

— Пусть фон Гота разыщет доктора Шмельца и попросит того приехать в полицайпрезидиум. Разумеется, пусть сопровождает его и проведет парадным входом. Но ничего конкретного пусть не говорит. Тем более о смерти его сына — это я возьму на себя. А Ляйтнер привезет к нам Хесслера с его автомобилем. Через черный вход.

— Понял, — подтвердил Фельдер.

Но у Циммермана были и еще распоряжения.

— Когда появится фон Гота, пусть сменит вас. Вы тем временем подготовите что-то вроде торжественного финала — со всем, что полагается. Ни о чем и ни о ком не забудьте. Нойемюлештрассе, в двадцать три пятнадцать. Ясно?

— Ясно! — снова подтвердил Фельдер.

Циммерман, склонившись к Келлеру, негромко спросил:

— Как думаете, получится?

— Почему ты у меня спрашиваешь? Я всего лишь старик!

Циммерман хохотнул.

— Ты же не захочешь, чтобы я тебя отвез домой?

— Полагаю, будет лучше, если дома появишься ты, — посоветовал Келлер. — Жена тебя наверняка ждет.

— Она ждет меня все годы, что мы женаты.

У Циммермана вдруг резче обозначились все морщины на лице.

— И несчастье, постигшее нашего сына, проверит, что осталось от наших чувств.

— Веришь, я в такие моменты начинаю понимать, — заметил Келлер, — почему меня всегда считали хорошим криминалистом.

— Ты смог им стать, потому что был один на свете, только со своим псом, и не должен был делить время и силы между работой и семьей, — ответил Циммерман.

Келлер, соглашаясь, кивнул.

— Служба была единственным смыслом моей жизни и заменяла мне семью. И благодаря этому в ближайшие часы я сумею раскрыть тайну странной связи между Шмельцем и Хесслером. Определить, кто из них — «злой дух», а кто — жертва. Надеюсь, мне удастся рассечь связующие их путы, как отрезают пуповину!

— Хорошо бы! — заметил комиссар. — А уж поодиночке я с ними справлюсь.

В перерыве концерта зрители повалили в фойе и к буфетам.

— Блестяще! — изрекал музыкальный критик Фюрст перед кучкой любопытных слушателей. — Только немного холодновато.

Клостерс пригласил Сузанну, разумеется, вместе со Шмельцем, на бокал шампанского. Им пришлось пробиваться сквозь толпу людей, жавшихся к ним, чтобы взглянуть на Сузанну, и тут же шарахавшихся в сторону. Шмельцу было не по себе. Озабоченно озираясь, он украдкой погладывал туда, где стояли супруги премьер-министра, бургомистра и министра культуры. Но те делали вид, что его не замечают. Шмельцу стало казаться, что он тонет, задыхается, что люди начинают шарахаться от него.