Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]

Однажды холодным осенним днем на всем огромном пустыре, где предстояло разбить площадь, поднялся такой ветер, что подхватил лист железа и понес его над землей, как камень, пущенный «блинчиком». Рабочий по фамилии Бауэрс видел, как он летит, попытался увернуться, но было уже поздно, и ему листом едва не отрубило голову. Однажды ни с того ни с сего лопнула передняя шина полуразгруженного грузовика, стоявшего до того неподвижно, и рванула так, что все трубы высыпались из кузова и завалили трех рабочих, получивших множество переломов.

В другой холодный зимний день в подвале возник пожар, который так быстро охватил лежавшие там доски, что двое рабочих, спасаясь, застряли в каком-то тоннеле. Их выручили, — но в последний момент.

Когда Пэт Яновский на шестьдесят пятом этаже шагнул мимо лесов, Поль Саймон стоял перед зданием и беседовал с одним из поставщиков. Крики Яновского, усиливаясь по принципу Допплера, внезапно закончились жутким звуком удара, о котором Поль, находившийся меньше чем в трех метрах, не забудет до самой смерти. Он попытался не смотреть в ту сторону, но не утерпел и тут же его вырвало на собственные брюки.

Не было ли уже это началом конца?

— Такое случается, — говорил в тот вечер Берт Макгроу в маленьком домике в Куинсе, куда Поль и Патти пришли на ужин. — Мне это не нравится так же, как и тебе, но такое бывает.

— Мне просто кажется, — заметил Поль, — что слишком много происходит непонятного. Десять дней я ждал трансформаторы. Сегодня мы их нашли. Знаешь где? За четыре тысячи километров, в Лос-Анджелесе, и не спрашивай меня, почему. И никто не может объяснить, как они туда попали. Рабочие были в простое, потому что им день за днем обещали, что трансформаторы вот-вот прибудут. Убытки стремительно росли. Потом мы заказываем кабели. Получаем не те типоразмеры. Начинаем проверять установленный лифт и то не запускается мотор, то не открываются двери, потому что их неверно посадили на ролики. Мой лучший техник по электромонтажу связался у себя дома с электрической газонокосилкой и, только представьте себе, лишился трех пальцев на ноге…

— Ты говоришь так, как будто уже сыт этим по горло, — сказал Берг Макгроу. Он не сводил глаз с лица Поля.

Поль заставил себя умерить пыл.

— Сыт или не сыт, — он деланно усмехнулся, — но нужно признать, что на этой стройке уже произошло множество странных вещей.

— Признаю, парень. Но на твоем месте я не брал бы этого в голову.

— Это похоже на саботаж во время войны, — продолжал Поль.

Макгроу посмотрел на него:

— Ты так думаешь?

— Да нет.

— Такие вещи уже случались, — сказал Макгроу, — я знаю. И без всякой войны. — Он покачал головой. — Но здесь другой случай. — Он внимательно посмотрел на Поля. — Ты хочешь мне еще что-нибудь сказать?

Поль надеялся, что его улыбка выглядит достаточно уверенно.

— Потому что если у тебя что-то есть за душой, — продолжал Берт Макгроу, — то самое время это высказать.

— Мне не в чем сознаваться, — ответил Поль.

Макгроу не спешил с ответом.

— Ты член нашей семьи, парень, а к родству у меня всегда было особое отношение. Но бизнес есть бизнес, это крутое ремесло, у нас с тобой договор и ты должен его придерживаться. Сам прекрасно знаешь.

— Ничего другого мне и в голову не приходило. — Черта с два не приходило, но его деланная улыбка даже не дрогнула.

Патти чувствовала, что у Поля неприятности, но ей не удалось вызвать мужа на откровенность. Однажды они возвращались домой с вечеринки из Уэстчестера.

— Мне кажется, у тебя возникли проблемы с Карлом Россом, — сказала она Полю. Действительно, их разговор на повышенных тонах то и дело перекрывал обычный шум за ужином.

— Карл просто типичный уэстчестерский засранец, — ответил Поль.

«То, что он может шутить, — уже хороший признак», — подумала Патти, стараясь не замечать глубокую горечь, звучавшую в голосе Поля.

— Типичный уэстчестерский, — повторила она, — но ведь он из Де Мойна в штате Айова.

— Откуда бы он ни был, это не имеет значения. Будь он из Де Мойна, как Карл, или из Южной Каролины, как Пит Грейнджер, или с какой-то горы на Западе, как тот ковбой Нат Вильсон, — голос Поля сорвался, и они ехали молча.

Патти все же продолжила:

— Что тебе сделал Нат? Мне он всегда казался порядочным человеком. Папе тоже.

— Вся эта проклятая контора Бена Колдуэлла — сплошные вундеркинды. Это одно из условий приема к ним.

Патти засмеялась. «Не обращай внимания», — говорила она себе, но не обращать внимания было чем дальше, тем труднее.

— И чуть что, получают от шефа по попке? А может быть, он ставит их в угол?

Мысли Поля уже снова вернулись к Карлу Россу.

— Это один из тех типов, которые всегда говорят: «между прочим, я тут кое-что слышал…» И всегда слышат одни гадости…

Патти удивленно спросила:

— Нат?

— При чем здесь Нат? — Голос Поля зазвучал резко и воинственно.

«О Господи, — подумала Патти, — как же мы далеки друг от друга?»

— Я не знала, о ком ты говоришь. Кто все время слышит всякие гадости?

— Карл Росс, черт возьми. Не Нат. Тот никогда ничего не слышит. Тот видит только свои бумаги и то, что по ним построено. Тот…

— Я всегда думала, что он тебе нравится, — сказала Патти. — И Зиб тоже.

Последовала долга пауза. Ночной пейзаж вокруг них уносился в темноте размазанным пятном.

— Люди меняются, — наконец сказал Поль.

У нее было желание намекнуть, что и он тоже раньше не бросался банальными фразами. Но ей удалось его подавить.

— Это правда, — согласилась она, — значит, изменился Нат? Или Зиб? — И потом, отвечая на один из своих вопросов, сказала: — Знаешь, это движение за эмансипацию женщин, по которому Зиб так сходит с ума, кажется мыльным пузырем, с которым непонятно почему все так носятся. Разумеется, нужно признать, что с ее фигурой можно не носить бюстгальтера, между прочим, как и с моей, но мне и в голову не приходит ходить так, чтобы на мне все болталось.

— Зиб, кстати, отличная девчонка. — В этом заключении не было и тени сомнения. Оно повисло в окружающей темноте как нечто светящееся.

У Патти внутри вначале что-то замерло, потом ее охватили сомнения и, наконец, они перешли в уверенность, почти ощущение непоправимой беды, которое она если когда и переживала, то только в страшном сне. И наконец, пришло чувство вины перед самой собой, за всю слепоту, за непонимание того, что она уже давно вступила в ряды жен неверных мужей.

«Ах, Боже, — сказала она себе, — какое несчастье». Но ще она, та нестерпимая боль, которую она должна бы испытывать? «Наверно, позднее, — подумала она, — когда я останусь одна и осознаю весь этот ужас». Тогда же она спокойно ответила:

— Значит, изменился Нат.