Овидий Горчаков - Американский синдром

Взволнованный гул пронесся по залу. Самый воздух в нем так наэлектризовался, что проснулся даже гробовщик — староста присяжных. Зал затаил дыхание. Слышно было, как под потолком жужжали жирные мухи. Все со жгучим интересом уставились на заметно побледневшего под своим калифорнийским загаром подсудимого — единственного живого свидетеля убийства семьи Мак-Дональдов.

Грант поспешно сменил кассету в своем «Сони».

— Защита вызывает в качестве свидетеля доктора Мак-Дональда!

Глядя на вставшего Мак-Дональда, Грант прикинул: рост — почти шесть футов, вес 190—200 фунтов.

Возвысив голос, судебный клерк сказал:

— Поднимите, пожалуйста, вашу правую руку! Клянетесь ли вы говорить правду, одну правду и ничего кроме правды?

— Клянусь, — ответил доктор Мак-Дональд, — да поможет мне бог!

В этот исполненный драматизма момент непрерывно загорались ярким, слепящим светом фотовспышки. Человек, христианин, обвиняемый в тройном убийстве, клялся на Священном писании, что будет говорить только правду. Согласно учению церкви и всем христианским понятиям одним словом лжи и малейшим лжесвидетельством он обрекал себя на вечные адские муки. Голос Мак-Дональда не дрогнул. Он был спокоен, серьезен, держался с достоинством. С неподдельным волнением, со слезами на глазах рассказывал он об убийстве:

— В тот день я много работал, — начал доктор Джеффри Р. Мак-Дональд. — И в хирургическом отделении, и за городом, в больнице, где я подрабатывал по вечерам. Когда приехал домой, жены еще не было. Занимался с детьми, за которыми днем присматривала соседская дочка. Потом накормил их ужином и уложил спать. Помню женину вышивку на пижамке Кристи: «Маленький ангелочек».

Почитал медицинскую литературу — статью о легочных операциях. Наконец приехала жена с занятий по детской психологии. Как всегда, мы обнялись, поцеловались. Ведь мы все еще считали себя молодоженами. Колетт была моей первой настоящей любовью, как и я у нее. «Ты замечательно выглядишь, — сказал я ей, — как миллион долларов!» — «Ну что ты, — улыбнулась она в ответ, — я так сегодня устала, и вот это… — Она погладила по животику. — Спасибо, милый, что ты много мне помогаешь». Ужинать она отказалась, хотя я хотел подогреть ей гамбургские котлеты с картошкой, жаренной по-французски, — это блюдо всегда мне удавалось. Я сказал, что могу поджарить свиные отбивные или ее любимую радужную форель, напомнил, что морозильник у нас набит, как всегда, клубничным мороженым и шоколадным: Кимми обожала клубничное, а Кристи — шоколадное. Она ничего не хотела. Тогда я усадил ее у телевизора, подал ей рюмку французского ликера — кажется, это был «Куантро» — и сам выпил с ней рюмочку. Ликер мы запили банкой диэт-пепси… — По правой щеке неподвижного лица Мак-Дональда скользнула одинокая слезинка. — Мы сидели, обнявшись, на софе и смотрели сначала программу Боба Хоупа, смеялись над его шутками, потом слушали в одиннадцать вечера последние известия. Что-то говорили про принца Народома Сианука и про Пол Пота… В паузах было слышно, как хлещет по окнам ледяной дождь… Говорили о лейтенанте Колли и миланском побоище… Когда начался шоу Джонни Карсона, Колетт сказала, что устала и пойдет спать. Я крепко поцеловал ее и проводил в нашу спальню. Моя нежная, моя хрупкая, легко ранимая Колетт…

Я досмотрел до конца шоу. Джонни привел меня в хорошее настроение после последних известий — удручало, что вьетнамская война затягивалась, света в туннеле так все и не было видно… Выключив телевизор, я лег на софу и стал читать… дочитывать детектив Микки Спиллэйна «Поцелуй меня смертельно». Должен сказать, что вообще-то я такое чтиво не любил, слишком много насилия, крови, секса. Я всегда предпочитал умные детективы, например Дуайта Макдональда…

Услышав, что заплакала Кристи, я, как обычно, пошел, дал ей бутылочку с шоколадным напитком. Поцеловал в лобик. Книжку закончил читать часа в два ночи. Дождь не прекращался, шумел в деревьях. Я пошел на кухню, вымыл посуду после ужина, сам помылся в ванной и отправился спать. Тут я увидел, что Кристи, как это нередко бывало, перекочевала из своей кроватки в нашу спальню и улеглась рядом со своей мамой на мое место. Поднимая ее на руки, я заметил, что она опять намочила постель. Я отнес спящую в ее спаленку, уложил, сменил штанишки нашему «маленькому ангелочку» и, не желая будить Колетт, чтобы сменить простыню, взял одеяло и улегся на софе в гостиной.

Проспал я час-полтора, может, два. Разбудил меня крик жены: «Джеф! Джеф! Помоги!.. Что они со мной делают?!» И тут же услышал вопль Кимми: «Папа! Папа! Папочка!..» Перед собой я увидел четырех незнакомцев.

Он провел рукой по застывшему лицу, судорожно откашлялся.

— Ближе других стоял ко мне около софы и журнального столика здоровенный негр в армейской полевой куртке с сержантскими шевронами на рукаве. Он двинулся, рыча, ко мне, опрокинул столик с журналами и цветочным горшком. Он схватил меня за верх пижамы…

Моя бедная кареглазая Колетт… такая добрая, красивая, мы жили с ней шесть лет душа в душу… Ей было только двадцать шесть лет… Их было четверо, они ворвались ночью в нашу квартиру, зажгли свечи и скандировали: «Убей свиней! Убей свиней!» Двое молодых белых парней с длинными волосами, один негр, тоже совсем молодой, и девушка с распущенными светлыми волосами до пояса, со свечой в руках, а в руках у парней — ножи… Все в протертых джинсах и джинсовых куртках. Безумные глаза… Они зажгли свечи и повторяли нараспев: «ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!» Я не верил, не мог поверить, что они способны на убийство…

Что я могу сказать о них? У меня не было времени их рассматривать. Волосы и бороды грязные, нечесаные, мокрые от дождя. Один из белых был шатен с усами, другой блондин. Кажется, он был в перчатках… Шатен повыше, длиннолицый, довольно красивый, а глаза пустые… с меня ростом, в красном свитере с капюшоном. Фигура мускулистая, спортивная. На шее — крест на цепочке, какие-то бусы, кожаный ремешок. Второй с виду итальянец, похожий на хорька. Глаза — гвоздики. Жирные волосы. На них не было верхней одежды — видно, подъехали к дому на машине. Да, второй парень был в серой робе с накладными карманами. Рожа наркомана. Девчонка невысокая, невзрачная, светлая, с веснушками. Глаза тоже выкаченные, безумные, как у ведьмы. Узкое лицо, нос с горбинкой. Противный резкий голос. Мини-юбка, высокие светлые сапоги. Грязно-белая фетровая шляпа с широкими, мягкими полями. Они меня взяли врасплох, я никак не мог ждать нападения — ведь Форт-Брагг не Сайгон, не Ня-Чанг, а главная база американской армии! Я забыл о внутренних врагах, не менее коварных и жестоких, чем вьетконговцы. Когда я их увидел, я подумал, святая простота, что у них что-то случилось с машиной и они постучались за помощью. И вдруг я увидел в их руках ножи. Все во мне застыло. Негр ударил меня моей бейсбольной лаптой по голове. Я ухватился за лапту — она была скользкой, словно от крови. Я отбивался как мог, кричал, ругался, грозил. Вдруг острая боль пронзила мне грудь. Меня ударили в грудь ледорубом. Теряя сознание, я пробил себе путь к софе, к коридору. Кажется, снова я слышал: «ЛСД! ЛСД! Убей свиней! Убей свиней!» Думаю, что я начал приходить в себя, а они, заметив это, снова наносили мне удары ножами, и я опять терял сознание. Я не видел, как убивали моих любимых, не видел…