Александр Чагай - Каро-Кари

– Здесь собрались разные люди. Но большинство из вас объединяет одно – неравнодушие. Вы неравнодушны к волнениям и заботам, к муке и боли, к надеждам и чаяниям других людей. Где бы они ни страдали, где бы ни сражались и гибли, вы думаете о них. Помогаете им…

Я горжусь тем, что вхожу в число дочерей чеченского народа. Хотя я воспитывалась в другой стране, в Турции, мое сердце принадлежит Ичкерии. Ее боль, страдания, ее счастье – это мои боль, страдания и счастье. Моя родина многое пережила. Я родилась перед первой чеченской войной, когда стала литься кровь моих соотечественников и русских людей. Мы не один раз пытались прекратить войну и, наконец, это удалось. Знаю, что многим не по душе нынешнее правительство в Грозном. Многие осуждают Москву за то, что она его поддерживает. Но это не повод для того, чтобы браться за оружие, снова убивать, грабить и насиловать. Я убеждена, что нужно улучшать свою жизнь мирным путем. И сделать это усилиями одних чеченцев немыслимо. Мы живем в этом мире бок о бок с другими нациями и должны совместно бороться за свое будущее. Чечня может возродиться только общими усилиями чеченцев, русских, всех народов, которые живут на нашей земле. Я бесконечно благодарна турецком народу, который приютил меня и мою семью. Я бесконечно благодарна пакистанскому народу, который не оттолкнул меня и принимает как равную. Я бесконечно уважаю Россию, которая сегодня держит курс на сотрудничество государств Азии в их противостоянии терроризму и братоубийственным конфликтам. Страница, когда чеченцы и русские убивали друг друга, должна быть перевернута. Нужно смотреть в будущее, а не цепляться за узкие национальные интересы.

Я – чеченка, но вышла замуж за пакистанца. Я уже не Хамилла Уруказаева, а Хамилла Дуррани. Это не значит, что я забыла свои корни. Я буду делать все от меня зависящее, чтобы моя родина жила в мире, и я никогда, слышите, никогда не встану на сторону тех, кто разжигает межнациональные и межгосударственные распри.

Хамилла сошла с трибуны под шквал аплодисментов. Ее выступление проняло даже закоренелых моджахедов, вопивших от восторга. Почерневший от злобы Зафар Вазед попробовал пробиться к микрофону, но его опередил турецкий консул, заявивший, что он во всем присоединяется к Хамилле и готов подписаться под каждым ее словом. Так же высказались и другие дипломаты и пакистанцы.

В перерыве Шантарский подошел к красавице-чеченке, представился, сказал, что находится под впечатлением ее выступления, что хотел бы встретиться и обсудить вопросы, связанные с положением чеченской диаспоры в Пакистане. Российское посольство должно помогать соотечественникам, а русские они, татары или чеченцы – это неважно. Несмотря на сутолоку, Хамилла задержала взгляд на российском дипломате, как ему показалось, чуть дольше обыкновенного.

Они еще несколько раз пересекались на официальных приемах. Потом Шантарского пригласили на прием в особняк Дуррани. Хамилла по-прежнему была в центре внимания. О ней писали газеты, показывали в теленовостях.

Она оживленно общалась с другими приглашенными, однако, заметив Шантарского, подошла к нему и дружески протянула руку. Он был ошеломлен – подобного можно было ожидать от европейски или американки, но никак не от восточной женщины, мусульманки.

– Вы изумлены? – улыбнулась Хамилла. – Не ожидали такого?

– Признаться, да. – Леонид осторожно пожал руку чеченке и почувствовал, как от этого прикосновения его бросило в жар. Это не ускользнуло и от внимания Хамиллы. В ее глазах появился озорной блеск.

– Есть условности, которые мешают общению. Зачем они? Почему нельзя пожимать руку мужчинам? Почему в ресторане женщины должны сидеть в отдельной комнате? Зачем прятать лицо? Вы же видите, я сегодня без платка.

Шантарский уже не мог сдерживаться и брякнул то, о чем думал постоянно:

– Вы ослепительно красивы. Я не могу избавиться от мыслей о вас. С тех самых пор, как впервые увидел.

Чеченка даже не покраснела, не осадила русского, лишь посмотрела на него с какой-то странной усмешкой.

– Поосторожнее, господин дипломат. Не забывайте, мы здесь не одни.

– Никто для меня сейчас не существует, кроме вас! – с горячностью воскликнул Леонид. Это было совсем опрометчиво. Хорошо, что вокруг было шумно. Разговоры гостей, звяканье стаканов, музыка, которую исполнял пакистанский оркестрик – все сливалось в ровный и тяжелый гул.

– А я думала, что дипломаты более сдержаны, – усмехнулась Хамилла. – Нам следует выбрать другое время для разговора и, пожалуй, место…

– Безусловно! – с энтузиазмом согласился Шантарский.

– Но поговорим не о тех глупостях, которые приходят вам в голову после пары коктейлей, а о вещах более серьезных. Вы упоминали, что посольство хотело бы теснее сотрудничать с нашей диаспорой. Такая встреча была бы полезна.

Что оставалось Шантарскому? Он смутился, судорожно кивнул и пообещал пригласить Хамиллу в посольство.

Вскоре состоялась эта встреча с участием Шантарского, Ксана и советника-посланника Джамиля Джамильевича Баширова. Дипломатам было важно отрапортовать в центр о выполнении поручения «по чеченцам», показать, как они используют инструментарий мягкой силы для налаживания отношений и взаимодействия с местной чеченской общиной, предотвращения возможных эксцессов.

Спустя какое-то время Хамилла подкинула дипломатам идею об учреждении в Пакистане должности почетного консула Чечни. Им готов был стать ее супруг, Идрис Дуррани, человек состоятельный и влиятельный, заинтересованный в развитии торговли между своей страной и Чеченской республикой. В Москве это предложение одобрили с оговоркой: официально, с учетом того, что Чечня является не независимым государством, а субъектом Федерации, она может иметь за рубежом торговых представителей, но не почетных консулов. Хамилла и Идрис не возражали – какая, в сущности, разница, что будет написано в документах. Де-факто Дуррани все равно будут считать почетным консулом. Лучше звучит. В посольстве об этом знали, но не возражали. И впрямь, какая разница?

Хамилла учредила благотворительную организацию «Ночхалла», занимавшуюся «гуманитаркой» – поддержкой беженцев, не только чеченских, но и афганских, сирийских, всех, кто искал убежища в Пакистане.

Чета Дуррани присутствовала практически на каждом посольском мероприятии. В свою очередь Идрис и Хамилла приглашали к себе российских дипломатов. Вот только сердечные дела Шантарского не продвигались. Он переживал, давал себе слово «больше к Дуррани ни ногой», но нарушал его, как только приходило очередное приглашение.

Растаяла ночь, и на Исламабад навалился ослепительно яркий азиатский день. Расположившись в долине между горными грядами, этот город вырос в шестидесятые годы XX века на севере пакистанского Пенджаба. Одна из тех столиц, что строились на ровном месте по воле чиновников и государственных деятелей, тыкавших пальцем в карту и изрекавших: «Здесь будет город заложен».