Андрей Константинов - Расследователь: Предложение крымского премьера

Возбужденные пассажиры толпились, гомонили. Откуда-то появился молоденький сержант в милицейской форме.

— Это в него стреляли, — прорезал гомон истерический голос дамы с крашеными волосами. Она показывала на Обнорского пальцем. — Это из-за него всех нас чуть не убили… из-за него! Из-за него нас всех чуть не поубивали!

Толпа как-то незаметно растеклась в стороны, Андрей остался один.

Сержант (или как он там называется?) подошел к Андрею и неуверенно сказал, козырнув:

— Предъявите документы.

В отделении милиции Обнорского продержали почти три часа. Сначала Андрея допрашивал милицейский следак. Потом, когда он узнал, что Обнорский — журналист из России, да еще проводящий здесь, в Киеве, расследование по «делу Горделадзе», он куда-то позвонил, и вскоре в кабинете появились люди в штатском. Они тоже представились сотрудниками милиции, но у Андрея сложилось впечатление, что они работают в другой организации… Держались люди в штатском вполне доброжелательно, но вопросы задавали быстро и много.

— Как вы оказались в фуникулере, Андрей Викторович?

— Гулял… Увидел фуникулер, захотел прокатиться.

— Гуляли в такую погоду?

— Я с севера, господа. Из Санкт-Петербурга. У нас такая погода — обычное дело.

— А что вы делаете в Киеве, Андрей Викторович?

— Я уже говорил вашему сотруднику, — ответил Андрей, улыбаясь, и кивнул на следака.

Тот явно был лишним в собственном кабинете. Держался скованно, в разговор не встревал.

— Расскажите нам еще разочек, Андрей Викторович.

— Ради Бога, господа. Я журналист, директор Агентства журналистских расследований… В Киеве я и мои коллеги заняты расследованием исчезновения Георгия Горделадзе…

— Это благородно, — сказал один, которого Обнорский про себя окрестил «Полковником». — А кто дал вам задание заниматься этим расследованием?

— Задание? Мы независимая организация и сами выбираем темы расследований, — ответил Андрей.

— А что — в «бандитском Петербурге» вы уже все дела расследовали? — спросил второй. Его Андрей окрестил «Милашкой».

— Нет, не все. Осталась заначка на черный день… далеко не все.

— Тогда почему же вас так волнуют киевские дела?

— Дело очень необычное, резонансное. Грех пройти мимо.

— Вас нанял Стужа?

— Нет. Первоначально исчезновением Горделадзе нам предложили заняться сотрудники Фонда «Виктория». Потом уже мы сами не могли бросить расследование… Понимаете?

— Как движется расследование?

— Спасибо, хорошо…

Полковник и Милашка переглянулись.

— Давеча вы обмолвились, что гуляли… в одиночестве гуляли?

— Да, я люблю прогуляться один.

— Можете описать маршрут вашей прогулки?

— Могу…

— Опишите, пожалуйста, Андрей Викторович.

— Можно закурить? — спросил Обнорский у хозяина кабинета.

Вместо него ответил Полковник:

— Курите.

Андрей закурил, выпустил струйку дыма, и спросил:

— Это беседа или допрос?

— Это беседа, Андрей Викторович, — сказал Полковник.

— Но она может перейти в допрос, — добавил Милашка.

— В таком случае я, как иностранный подданный, требую присутствия российского дипломатического представителя.

— Андрей Викторович, — сказал Полковник, — фуникулер в котором вы ехали, подвергся обстрелу…

— В нем ехало еще полтора десятка человек.

— Но пассажиры считают, что именно из-за вас обстреляли фуникулер.

— Ну допустим, не все пассажиры так считают, а одна истеричная бабенка…

— Эта, как вы выразились, «истеричная бабенка» — преподаватель университета.

— Какое совпадение, — сказал Андрей. — Я, представьте себе, тоже читаю лекции в Санкт-Петербургском университете… Стало быть, мы коллеги? Не ожидал.

— Андрей Викторович, мы уже проанализировали список пассажиров фуникулера. Среди них нет ни одного человека, который мог бы вызвать интерес киллеров… за исключением вас.

— Да бросьте вы! Во-первых, в вагоне ехало полтора десятка человек. На практике это означает, что фуникулер тащил в гору полтора десятка проблем и даже, я бы сказал, тайн… Даже «маленький» человек из тех, кто живет на зарплату и ни в чем крамольном властями не замечен, может мучиться от ревности, например. Или от ненависти. Быть больным психически, иметь долги или — напротив — должников… У него могут быть проблемы в сексуальной жизни, в карьере. На него может свалиться наследство или гнев соседа-алкоголика. Жизнь, господа, значительно богаче и разнообразнее каких-либо схем. Любой человек может, сам того не ожидая, стать преступником или жертвой преступления в любую минуту и в любом месте. Не стоит подходить к сегодняшнему происшествию так прямолинейно и противопоставлять полтора десятка пассажиров-киевлян одному питерскому журналисту… Жизнь сложнее.

— Браво, Андрей Викторович, — сказал Милашка. — Чувствуется рука романиста: тайны, ревность-ненависть, внезапные загогулины судьбы… Вы правы — криминальная практика выдает иногда такие сюжетцы, что куда там Бальзаку! Но мы реалисты, Андрей Викторович. Мы, как положено, набросаем десяток версий. Среди них будет и бытовая и даже хулиганство… Но здравый смысл, опыт и практика подталкивают к элементарному выводу: стреляли в вас. В купе фуникулера вас было трое: студентка восемнадцати лет, пожилая и безобидная преподаватель универа и вы, журналист-расследователь, занимающийся весьма неординарным делом. Кто первый должен попасть на прицел? Угадайте с трех раз.

Андрей пожал плечами. Было совершенно очевидно, что Милашка прав.

Рассуждения о том, что, в принципе, любой человек (в нашем случае: пассажир фуникулера) может быть объектом посягательства, имеют, конечно, право на жизнь… Но в данной, конкретной ситуации, Обнорский был фигурой номер один, дураку понятно.

— Андрей Викторович, — сказал Полковник, — давайте начистоту: стреляли в вас. Только в вас. Со слов кассирши на нижней станции фуникулера, вы были возбуждены, возможно — напуганы. У вас была поцарапана щека и порвана куртка… А я, глядя на вас, добавлю — брюки испачканы землей.

— Ну и что? — спросил Андрей. — Я упал. Было скользко, и я упал.

Полковник посмотрел на милицейского следака, сказал:

— Выйди, майор, покури в коридоре… У нас тут разговор такой… неинтересный.

Следак поспешно встал и вышел. Даже сейф не запер. Полковник сел в его удобное, вращающееся кресло.

— Давайте начистоту, Андрей Викторович… Это в вас стреляли. Это вас преследовали… Я могу предположить, что в районе Почтовой площади у вас была какая-то встреча. Конфликтная встреча. Об этом свидетельствует ваш внешний вид… Но на площади вам удалось от своих… э-э… собеседников уйти. Их, однако, такой расклад не устроил, и они решились на крайнюю меру — на стрельбу. Я думаю, что они сделали это сгоряча, в азарте преследования («А вот тут, — подумал Обнорский, — ты заблуждаешься, Полковник. Хрен там сгоряча») и без желания убить.