Маргарет Мерфи - Изгои

– Да все зовут ее Кэрри, – начал оправдываться Рейд с видом оскорбленной невинности. – Еще как Танстолл сказал…

– Ага, – Фостер уставил на него палец. – Да только никто не называет ее Кэрри в разговоре с боссом, правда ведь?

– Так точно, сержант, – пробормотал Рейд.

Фостер ухмыльнулся:

– Если бы ты действительно видел этот фильм, то знал бы: в самом конце единственная оставшаяся в живых думает, что пойдет на кладбище и покроет ущерб, если повинится перед Кэрри, но девчушка выскакивает из могилки и хватает ее за ноги.

Грейс прижала пальцы к векам и на минуту замерла в неподвижности. День был долгий, тяжелый; в сознании то и дело возникали обрывки снов, мучивших ее накануне: она видела снова и снова, как падает эта девушка. Во сне Грейс стояла рядом с бункером, бросалась вперед, пытаясь спасти девушку от удара при падении. И каждый раз опаздывала.

Наталья протянула руку и сжала ей плечо.

– Это пройдет, – сказала она.

Грейс открыла глаза, но Наталья уже отвернулась и собирала вещи, готовясь уходить. В этом была вся Наталья: она пребывала в постоянном движении – поймай, если сможешь. Она никогда не рассказывала о своей жизни в Хорватии во время войны и никогда не общалась с другими югославами.

Зазвонил внутренний телефон, и Грейс взяла трубку.

– Простите, доктор Чэндлер. – Голос принадлежал работавшей в регистратуре девушке по имени Хелен. – У нас в приемной женщина. Приехала из госпиталя. Говорит, что ее направили к доктору Грейс.

– Я уже приняла последнего пациента…

– Она в шоковом состоянии, доктор…

Грейс взглянула на Наталью. Та пожала плечами – она не против.

– Что с ней, Хелен? – поинтересовалась Грейс.

– Ничего понять не могу… – Голос Хелен стал приглушенным, и Грейс сообразила, что та повернулась к женщине, прикрыв трубку ладонью. – Она почти не говорит по-английски. Только все твердит о докторе Грейс.

Грейс вздохнула:

– Пропустите ее.

Минуту спустя в дверь ворвалась женщина, что-то быстро говоря, явно не в себе. Округлая выпуклость живота под тонким жакетом с очевидностью указывала на то, что она месяце на четвертом-пятом.

– Ее необходимо успокоить, – сказала Грейс, беря женщину под руку и усаживая ее на стул.

– Ираки? – начала Наталья. – Ирани? Фарси?

Женщина в ответ что-то прошептала, и Наталья повернулась к Грейс:

– Она иранка.

– Она говорит на фарси?

Наталья кивнула.

Наталья усваивала языки с феноменальной легкостью. Помимо родного сербскохорватского она бегло говорила на французском и английском, немного на албанском и русском. Языку фарси она научилась от бывшего бойфренда, а навыки приобрела в процессе работы. Женщина говорила быстро, слова вылетали хриплыми очередями.

– Вы должны успокоиться, – говорила на фарси Наталья, произнося это твердо и четко. – Вы должны успокоиться ради ребенка.

Женщина несколько раз судорожно вздохнула и положила руку на живот.

Ее звали, как выяснилось, Ануша Табризи. В Соединенном Королевстве она находится около двух недель. Грейс подала ей стакан воды и перекатила свое кресло вокруг стола, чтобы сесть рядом с пациенткой.

– Ну вот, теперь рассказывайте, что с вами случилось.

Пока Наталья переводила, Грейс сидела, держа миссис Табризи за руку. Она не отводила взгляда от лица женщины, ясно давая понять, что говорит с ней, а не о ней. Она уже давно работала с Натальей, и обычные формальности перевода – все эти паузы и инструкции «скажи ей» – были не нужны, они обходились без этих помех, поэтому вопросы Грейс и ответы миссис Табризи непринужденно, почти естественно чередовались, будто они говорили на одном языке.

Семья Табризи проживала во временном жилье, пока рассматривалось их прошение о предоставлении убежища. Миссис Табризи почувствовала себя плохо. Поначалу решила, что съела что-то не то, но потом у нее открылось кровотечение. Наталья внимательно выслушала, затем перевела:

– Мужа не было дома, он находился на занятиях английского языка. Она не могла с ним связаться, поэтому отправилась в госпиталь одна.

Миссис Табризи казалась очень юной. Ее личико, туго обвязанное шарфом, скрывавшим волосы, было бледным и тревожным.

Она заговорила снова, запнулась на середине фразы от душивших ее рыданий. Закончив говорить, разрыдалась опять.

– Говорит, что ей отказали в госпитале, – озадаченно проговорила Наталья. – Сказали, что она должна обратиться в другое место. Грейс, она утверждает, что там ей сказали, будто у нее… будто она не сможет родить ребенка.

Грейс почувствовала смутную тревогу:

– Куда ей рекомендовали обратиться вместо госпиталя?

Наталья перевела вопрос, и женщина, освободив руку, продолжала говорить, роясь в сумочке.

– Ей посоветовали найти переводчика. Она растерялась, но друзья порекомендовали ей пойти сюда, – перевела Наталья.

Наконец миссис Табризи, найдя сложенный листок бумаги, протянула его Грейс дрожащей рукой.

– Вот куда, сказали ей в госпитале, она должна обратиться, – пояснила Наталья.

Грейс развернула бумажку и уставилась в нее. Ее охватили противоречивые чувства: потрясение, сострадание к молодой женщине – и бешенство. Как мог человек, называющий себя врачом, выставить эту девочку, не дав ей внятных объяснений?!

– У них не оказалось никого, чтобы перевести? – спросила она.

Наталья коротко спросила и выслушала ответ миссис Табризи.

– Они сказали – это срочно, – сказала она. – Никого, владеющего фарси, не оказалось поблизости.

– Вы не обращались к врачу до приезда в Великобританию?

Она не обращалась. Медицинское обслуживание в ее стране находится в зачаточном состоянии. Роды принимают в основном повивальные бабки. У них и не принято, чтобы женщина ложилась рожать в госпиталь, – за редким исключением.

Грейс снова взяла руку женщины:

– Миссис Табризи, у меня очень плохие новости.

Наталья перевела женщине, что сказала Грейс, и миссис Табризи, прикрыв живот свободной рукой, произнесла короткую фразу. Ее жест и тон ясно показали: тут не нужен никакой перевод, она поняла, что с ее ребенком случилось что-то страшное.

Грейс кивнула:

– Мне очень жаль.

Миссис Табризи заговорила. Наталья посмотрела на Грейс:

– Она хочет знать, что же все-таки с ее ребенком.

Грейс беспомощно смотрела на пациентку. Как сказать этой женщине, что плод, который она носит под сердцем, который баюкает и любит, это вовсе не ребенок и никогда им не был? На самом деле это чудовищная опухоль, которая убьет Анушу, если ее не удалить, а место, куда ее направили, – это отделение онкогинекологии.

– Эта записка, – начала Грейс, – врача, который вас осматривал. Вам показывали сделанные снимки?