Андрей Быстров - Странники в ночи

А потом слишком долгое мгновение оборвалось, облетело листьями с осенних деревьев. Аня беспомощно перевела взгляд на Ардатова и окаменела.

Александр Константинович смотрел на водителя "Лады". Его глаза были двумя темными и страшными безднами - перед Аней сидел человек с портрета в квартире Ардатова, лорд Алистер Арбетнот, граф Эшбери, Альваро Агирре! Врата ужасной догадки тяжело и беспощадно распахивались... Да, Ардатов лгал! На портрете был изображен не английский аристократ и не испанский инквизитор, а сам Ардатов, одетый по прихоти художника в старинный камзол. Не в начале восемнадцатого века была создана эта картина, а в конце двадцатого. Лишь в одном Александр Константинович сказал правду. Художник, автор портрета обладал даром проникновения в духовную сущность оригинала...

Водитель "шестерки" поправил что-то в двигателе, захлопнул капот и сел за руль. Машина отчалила от тротуара, затерялась в потоке вечернего транспорта.

- Александр Константинович, - пролепетала Аня, едва ворочая языком, Я забыла... Мне нужно позвонить... Тут на углу есть автомат.

- Нужно, так позвоните, - отозвался Ардатов тоном столь обыденным, что Аня на миг усомнилась - а видела ли она сейчас графа Эшбери? Глаза Ардатова светлы и ясны, как всегда...

Но нет, она не ошиблась. Граф Эшбери БЫЛ перед ней, он принадлежал настоящему, а не прошлому, такой же реальный, как вишневый вкус.

Поднявшись из-за стола, Аня направилась к дверям.

- Аня! - окликнул её Ардатов.

Она внутренне сжалась, собрала волю в кулак и обернулась.

- Да?

- Не задерживайтесь. У Вечности много времени, но она не любит опозданий.

Вне себя от страха, Аня выбежала из кафе.

36

Бесцельно бродя по улицам, Аня кругами приближалась к площади, где город устраивал праздник в свою честь. Уже на подходах разворачивались мини-действа вроде спектаклей кукольных театриков под открытым небом и веселых песнопений дедушек с гармошками. Топтались очереди к лоткам с блинами, пирожками, пивом, водкой в пластмассовых стаканчиках. Стройными рядами стояли бутафорские пушки, а солдаты и офицеры в исторических мундирах подле этих орудий имели вид людей, готовых вступить в бой. Напрашивался вывод, что из пушек будут расстреливать толпу, а та заранее радуется.

Аня шла по набережной над пляжем, напоминавшим обеденный стол после хороших посиделок. Песок был взрыхлен, как весенняя пашня, скамейки затащили в воду разгоряченные студенты, они же перевернули солнцезащитные зонтики. Вокруг переполненных мусорных баков носились дети и орали так, что дикие кошки позавидовали бы их визгу.

По улице, поднимающейся к площади, люди текли рекой. Наряды на женщинах выглядели сногсшибательно - светлые, водопадами обтекающие фигуру платья фей, откровенные черные костюмы амазонок, ярко-красные одеяния колдуний и пестрые лохмотья гадалок... Мужчины терялись на столь впечатляющем фоне. Дети несли воздушные шары, изображающие сказочных животных и птиц, хрустели чипсами, трещали обертками от шоколадок, размахивали флажками.

Когда Аня выбралась на площадь, начинало темнеть. Длинная цепь милиционеров разворачивалась по периметру, в синем вечернем небе звенели разноцветные полотнища. Ощущалось возможное присутствие мэра, хотя он вряд ли снизошел бы до плебса. Пахло пылью - к дождю, сбегались тучи, где - то рокотал отдаленный гром...

И дождь хлынул-таки на город, как очищающий дар небес. Теплый, он хлестал по лицам людей, которые явно не знали, как относиться к настоящему ливню в такое ненастоящее время. Кое-кто метнулся к скверу, любимому пристанищу кришнаитов, чтобы укрыться под кронами деревьев, другие смеялись или демонстрировали философский стоицизм.

Кришнаиты в сквере, как обычно, позвякивали колокольчиками и распевали мантры. Их было человек десять-двенадцать, девушки в белых до слез одеждах и юноши с блаженно-отрешенным выражением на лицах. Аккордеон, деревянные духовые, детский бубен, нехитрый танец с грациозным выгибанием спин... Дождевое движение толпы сдуло их подальше в направлении ветра - они чувствовали себя чужими среди пьяных, веселых и дружных ребят. По неизменному закону толпа угрожала всякому, кто с ней не заодно.

Силы дождя иссякали, теперь он шелестел доверчиво, будто извиняясь, и площадь вновь приняла вид киностудии, где готовятся к съемкам сцен грандиозного скандала вкупе со стихийным бедствием. Тучи рассеивались, последний красный луч закатного солнца исчез за домами, и вспыхнул ослепительный свет мощных прожекторов.

Подъехала разрисованная машина с поп-группой. Охранники деликатно и непреклонно отстраняли визжавших фанатов и особенно фанаток. Аня переместилась подальше от эпицентра идолопоклоннического экстаза, туда, где было немного спокойнее и больше свободного места. Трое беззаботных юношей в голубых и персиковых рубашках оживленно жестикулировали, обсуждая что-то между собой. Один из них обратился к Ане, сначала на немецком, потом на плохом английском, она ответила, и вскоре выяснилось, что он приехал из Германии и его зовут Дитер. Последовал неинтересный монолог о высокооплачиваемой работе Дитера на родине и о том, как одиноко ему в прекрасном русском городе, где живут такие прекрасные русские девушки... Аня поспешила отделаться от навязчивого немца и скрылась в толпе.

Напряжение перед концертом возрастало, многоголосый шум сливался в общий гул. Брякнул небрежный аккорд электрогитары, заглушенный одобрительным свистом и криками. Микрофон цеплял обрывки слов, далеко разносимые динамиками и превращавшиеся в откровенное наглое бульканье... Моол стоял на эстраде в черном плаще, сияющий, нарядный, крутил ручки усилителей, поигрывал микрофоном.

- Выпьем джину, леди и джентльмены! - развязно вещал он. - Выпьем шампанского! Кому угодно, может выпить водочки и пива! Водка без пива деньги на ветер! Я тороплюсь, как всегда, но я так рад за вас! Я просто завидую этому городу! Ах, вас ожидает НЕ-ВЕ-РО-ЯТ-НО-Е...

- МО-ОЛ!!! - ревела толпа.

Моол подмигнул гитаристу, подобрал полы черного плаща, попрыгал вправо и влево, отступил назад и забубнил:

- Шабада-бада, господа... Девушка в синей юбочке... Я приветствую господина мэра!..

Последнее восклицание обманщика Моола заставило людей на площади завертеть головами. Естественно, никакого мэра никто не увидел. Когда взоры вновь устремились к эстраде, Моол успел исчезнуть, но ненадолго. Стоило повалить розово-белому и сине-красному от подсветок дыму, как Моол повис над площадью, не слишком высоко. Он таял от переполнявшего его счастья, рассыпал конфетти и сахарную пудру, разматывал рулончики серпантина, взрывал хлопушки. Единым мановением он уставил столики бутылками с шампанским, джином, водкой. Откуда-то вереницами летели апельсины, коробки конфет, жестянки с пивом и швеппсом, пачки американских сигарет, румяные яблоки, ярко-желтые лимоны... Моол спланировал вниз, присел к столику, выхватил из воздуха сигару и закурил.