Андрей Быстров - Странники в ночи

Андрей достал "Приму" из смятой пачки, выкурил сигарету до половины и бросил через окно в лужу, где она коротко зашипела. Порыв ветра прогнал тучу - луна оказалась на прежнем месте.

"Итак, ничего нет, - сказал себе Андрей, - а раз так, будем считать, что ничего и не было". Он безотчетно, по-детски ненавидел сейчас окружившую его пустоту.

- Часть вторая, - объявило выключенное радио одним из голосов Моола. Стихотворение читалось другим его голосом, очень низким.

- Сбывшаяся мечта, ты гонишь нас к концу пути

Смерть закупила караван стремлений

И продает героям за кусочки жизни,

Любви огонь вплавляя в вдохновенье.

Не рыцарь тот, кто смерти не нашел,

Он не искал ни подвига, ни счастья

Он чей-то путь чужой прошел,

Касаясь иногда плечом запястья

Того, кто ползал по грязи,

Срывался, падал и грозился вознестись

И смерть купил ценою жизни.

Не рыцарь был ни тут, ни там

С усмешкой пополам

Он наблюдал за всем, не зная, кто он сам.

В динамиках прозвучал печальный высокий звон, и Моол добавил ерническим голосом ди-джея:

- Оставайтесь с нами. Ожидайте третью часть!

Радио смолкло. Андрей снова крутанул ключ зажигания, и на этот раз двигатель тут же отозвался, заработал ровно и уверенно.

Чья-то гигантская тень накрыла машину. Андрей резко обернулся, посмотрел по сторонам... Никого. Но кто-то тут есть!

/Агирре знал, что его силуэт, умело скрываемый призраками ночи, невозможно разглядеть из машины. Эффектно увеличенная тень удалась на славу /

Андрей вдавил педаль акселератора в пол. Через полминуты он был уже далеко, и ему показалось, что в зеркале заднего обзора мелькнула одинокая черная фигура, неподвижно стоящая на дороге.

Впереди, под броской афишей с надписью "Сегодня и ежедневно - гастроли московского театра Олега Инаковского", подпрыгивал розовый шар с темными окошками. Он вытягивался, менялся, пытаясь уподобиться черной фигуре, но у него получались какие-то подобострастные кривлянья. Наконец он растекся совсем уже угодливым киселем, восстал в облике Моола, проводил промчавшуюся машину долгим разочарованным взглядом, в котором читалось: "Ну вот! А я только собирался поиграть".

Зато ГОЛОС Моола снова возник в динамиках.

- Часть третья! Финал! - провозгласил он.

Объявленная третья часть началась без паузы.

- Внутри гробницы есть не камень:

Чудный мир, звездой мерцающий в глазах

Когда ты, дева и колдунья,

Спуская локоны на плечи,

Бросала сердце в небеса.

Любовь твоя - серая птица,

Путается в небе с обломками радости,

Не нужная никому.

Авэ, Мария!

Машину слегка покачивало на неровностях дороги. Ничего не происходило, но Андрея не покидало напряжение. Обостренный слух цеплялся за каждый отголосок звука снаружи, в движениях затаилась непривычная кошачья ловкость, точнее, готовность к такой ловкости.

На приличной скорости Андрей проехал несколько кварталов, а потом услышал знакомый уже тонкий свист. Вокруг появились машины, довольно много - пожалуй, слишком много для провинциальной ночи, и все они притормаживали. Неужели опять авария? Да - и как две капли воды, похожая на предыдущую, даже место почти неотличимо, словно Андрея отбросило назад во времени. Над улицей стлался туман, приближалось что-то розовое...

- Аааах! - влажно пронеслось в воздухе.

Дальше дорога была совершенно свободна. У тротуара стоял человек, припозднившийся прохожий; он поднял руку, голосуя. Первым побуждением Андрея было миновать его, прибавив скорость, но... С какой стати? Мало ли что происходит, это не причина, чтобы превращаться в запуганное, затравленное существо, шарахаться от всех подряд. Взыграл дух противоречия: в обычную ночь Андрей, наверное, поостерегся бы подсаживать попутчика - а сегодня он остановился, вопреки себе.

Пассажир, молча усевшийся на переднее сиденье рядом с Андреем, выглядел необычно. На нем был двойной шелковый плащ с капюшоном, скрывающим лицо, атласные штаны, заправленные в сапоги-ботфорты. Ни дать ни взять артист, не переодевшийся после репетиции пьесы из жизни средневековой Испании.

- Куда? - спросил Андрей.

- Кинотеатр "Сатурн", - неразборчиво буркнул попутчик, не поворачивая головы.

"Сатурн" располагался невдалеке от дома Андрея. Он тронул машину, свернул в переулок... Мучительное ощущение, что ему каким-то образом знаком ночной пассажир, преследовало его. Но как можно утверждать, если он и лица попутчика не видел? Тут он вспомнил о человеке, лица которого не видел также, о спутнике медноволосой женщины в кафе "Галактика"...

У кинотеатра пассажир высыпал в ладонь Андрея несколько тяжелых монет (пятирублевки, наверное), вышел и исчез в темноте. Не глядя, Андрей сунул деньги в карман, дал газ и через минуту въехал во двор своего дома.

Он так устал, что заводить машину в гараж не хватило сил. Открыть заднюю дверцу и взять папку с рукописью, и то представлялось изматывающим свершением. С папкой под мышкой он долго не мог попасть ключом в замочную скважину.

В доме он сразу поднялся в кабинет, включил свет, положил папку на книжную полку. Он действовал автоматически, прогоняя настойчивые мысли о пассажире, женщине в кафе и каком-то избавлении (это было уж совсем непонятно, как нечто пришедшее извне и в то же время ужасающе отчетливо СВОЕ). Страдальчески морщась, Андрей вынул из кармана деньги попутчика.

Это были четыре золотые монеты.

У Андрея подкосились ноги. Он боком сел на стул у письменного стола, выдвинул ящик и достал монету, найденную на даче. Все пять монет он разложил перед собой в ряд.

Они ничем не отличались одна от другой, разве те, что дал пассажир, были значительно новее. Те же изображения, те же надписи.

Андрей смахнул монеты в ящик. Ему до того хотелось спать, что слипались глаза, а руки отказывались повиноваться. Вот только сможет ли он уснуть?..

18

Кошмары терзали Андрея. Не монстры и не убийцы - если бы кто-то подсмотрел его видения, не нашел бы в них ничего ужасного. В полусне-полубреду являлась неуловимая реальность жаркого и беззвучного СТРАННОГО ДНЯ, будто бы пережитого когда-то. Запахи свежескошенной травы, полевых цветов, бесплотные голоса отовсюду... Он шел по аллее, над которой смыкались кроны дубов, потом по лугу среди кленовой поросли... Там, куда он шел, не было ни страха, ни боли, ни отчаяния, но весь ужас тягостных ощущений заключался в неопределенности этой цели. Андрей не помнил, не знал, не догадывался, куда он идет и почему. Воображаемые дороги расползались перед ним во все стороны, ему становилось невыносимо душно, плохо.

ИЗБАВЛЕНИЕ. Снова и снова возникало это единственное, напечатанное на черной бумаге горящими оранжевыми буквами слово. Оно воплощалось в беспечно порхающую над лугом лимонную бабочку... Что оно означало? Неизвестно.