Жан-Кристоф Гранже - Братство камня

Чудо произошло сорок восемь часов назад. Все говорило о том, что Люсьен пошел на поправку. Вчера он несколько раз шевелил указательным и большим пальцами правой руки. Диана готова была поклясться, что своими глазами видела, как поднялось и опустилось правое запястье сына. Анализы и обследования подтвердили, что отек мозга уменьшается. Физиологические функции приходят в норму. Даже доктор Дагер готов был признать, что ребенок действительно выходит из комы, и собирался в ближайшие дни вынуть дренажные трубки.

По логике вещей, Диана должна была просто умирать от счастья. Но она не могла не думать о совершенном с непостижимой, чудовищной жестокостью убийстве: то, что она увидела на экране сканера, день и ночь стояло перед глазами. Откуда такое зверство? Почему человек, спасший ее сына, несколько часов спустя умер такой страшной смертью?

– Я могу присесть?

Диана подняла глаза: перед ней стоял лейтенант Ланглуа. Выглядел он точь-в-точь как накануне: черное пальто, черные джинсы, черная майка. Она была почти уверена: в шкафу у полицейского висит несколько таких, с позволения сказать, комплектов. Да и «скелетов» там наверняка предостаточно. И пахло от инспектора не одеколоном, а свежевыглаженной одеждой.

Диана поднялась со скамейки:

– Давайте лучше пройдемся, не возражаете?

Сыщик кивнул. Диана направилась в сторону верхних садов. Газон разделялся на три отлогие аллеи. Ланглуа произнес жизнерадостным тоном:

– Как хорошо, что вы назначили встречу именно здесь.

– Люблю это место. Я живу совсем рядом.

Они поднялись по каменным ступеням. День выдался ненастный, и людей на тропинках было совсем мало. Дул прохладный ветер, и деревья жеманно шелестели листвой, как женщины, подхватывающие юбки над вентиляционными решетками в метро. Инспектор сделал глубокий вдох и объявил:

– Не думал, что когда-нибудь на это решусь.

– На что именно?

– Подгрести к сидящей на скамейке Люксембургского сада красивой девушке.

– Ого! – присвистнула Диана. Она была польщена и смущена одновременно.

Казалось, что все страхи, все тревоги куда-то улетучились. Но Диана с некоторым отвращением к себе и своему спутнику подумала о неистребимом эгоизме живых по отношению к усопшим. В это мгновение гладкие листочки, свежесть ветра, доносившиеся издалека детские крики составляли единственную подлинную реальность, и даже воспоминание о фон Кейне не могло испортить прелести момента. Лейтенант начал рассказывать:

– Когда я стажировался в инспекторской школе, меня как магнитом тянуло в Сорбонну, послушать лекции на филфаке. Вечером я приходил сюда, в Люксембургский сад. В те времена мне казалось, что я избежал природного катаклизма – не стал безработным. Но меня настигла другая, куда более страшная, катастрофа.

– Какая именно?

Он развел руками:

– Полное безразличие парижанок. Я гулял по парку, смотрел, как они сидят на железных стульчиках, читают, изображая гордую неприступность, и думал: «Как же тебе, братец, с ними заговорить? К таким подойти – и то непросто!»

Губы Дианы дрогнули в едва заметной улыбке:

– Нашли ответ?

– Увы…

Она наклонила голову к плечу и произнесла доверительным тоном:

– Сегодня проблема решается просто: на крайний случай можно козырнуть удостоверением.

– Что да, то да. А еще лучше – заявиться сюда с командой и всех повязать.

Диана расхохоталась. Они шли к воротам, выходящим на улицу Огюста Конта. Дальше сад суживался, посетителей здесь было гораздо меньше. Ланглуа спросил:

– Как дела у Люсьена?

– Ему и правда лучше. Пульс в руках и ногах хорошего наполнения.

– Невероятно!

Диана не позволила ему продолжить:

– Жизнь. Смерть. Вы мне это уже говорили.

Ланглуа усмехнулся. Вид у него при этом был ужасно хитрый и по-детски обаятельный. Сыщик посерьезнел:

– Я хотел сообщить вам новости. Мы установили личность таинственного доктора. Фон Кейн – его настоящее имя.

Диана спросила, постаравшись скрыть нетерпение:

– Так кем же он был?

– Доктор сказал вам правду: он был главным анестезиологом детской хирургии больницы «Шарите» [3]. Гигантское заведение, вроде той клиники, где лежит ваш сын. Кроме того, руководил кафедрой нейробиологии в Свободном университете Берлина. Фон Кейн проводил коллоквиумы по проблемам нейростимуляции и ее связи с акупунктурой. Сами видите – звезда первой величины.

Диана вспомнила, как седовласый великан стоял в полумраке палаты перед кроватью ее сына и вкручивал иголки в его тело.

– Где он научился технике иглоукалывания?

– Точно не знаю. Но в восьмидесятых доктор провел около десяти лет во Вьетнаме.

Лейтенант на ходу достал из кармана картонную папку и время от времени сверялся с записями:

– Фон Кейн был восточным немцем. Жил в Лейпциге. Потому-то его и пустили во Вьетнам – тогда это была совсем закрытая страна.

– Хотите сказать, он был коммунистом?

– Именно так. В то время восточному немцу было гораздо легче поселиться в Хошимине, чем отправиться за покупками в Западный Берлин.

Патрик Ланглуа перелистал еще несколько страничек:

– Единственная «сумеречная» для нас зона в его карьере – период между шестьдесят девятым и семьдесят вторым. Никто не знает, где он был в те годы. После разрушения Стены фон Кейн вернулся в Германию и поселился в Западном Берлине. Он очень быстро освоился, проявил себя, и интеллектуалы бывшей ФРГ приняли его в свой круг.

– У вас есть хоть какая-нибудь версия убийства? – Диана решила вернуть сыщика к реальности.

– Никаких мотивов. Все восхищались этим человеком. Несмотря на одну его странность.

– О чем вы?

– Он был невероятным бабником. Каждой весной соблазнял медсестер более чем экзотическим способом.

– Как именно?

– Фон Кейн пел. Оперные арии. И его пение сводило с ума весь женский персонал больницы.

Настоящий Казанова. Но я не верю, что ревность может быть мотивом…

– Тогда что же?

– Сведение счетов. Месть за погибших в ГДР близких, что-то в этом роде… Но фон Кейн вышел из игры – жил во Вьетнаме и не был уличен в контактах с коммунистическими властями. Хотя я продолжаю копать в этом направлении.

Они перешли в сады обсерватории. Дома подступали вплотную к высокой решетке тенистого прохладного парка.

– Честно говоря, – выдержав секундную паузу, произнес инспектор, – один вопрос волнует меня не меньше самого убийства: почему этот человек проник в больницу ради вашего сына?

Диана вздрогнула:

– Вы усматриваете связь между убийством и Люсьеном?

– Не выдумывайте… Но его вмешательство – часть головоломки, оно способно помочь нам лучше понять этого человека.

– Не вижу, каким образом.