Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

— Да ну?! — не поверил Ежов. — Я заготовителей своих, которые для камнерезной мастерской материал собирают, в ту сторону ничем не могу загнать — ни кнутом, ни пряником. А ведь там, около монастыря, говорят, целый малахитовый рудник был, до конца не выработанный. Казалось бы, иди и бери сколько хочешь. А они не идут. Неделями по лесу без толку бродят, а в сторону монастыря — ни-ни. С чего бы это?

— Это уж ты у заготовителей своих спрашивай, — сложил с себя ответственность Николай Гаврилович. — Я-то тут при чем? Колючей проволоки вокруг поселка нет, милицейских кордонов тоже. Законом это не запрещено — пусть идут куда вздумается! Да и тебя самого никто не держит, раз тебе так любопытно. Поди проверь, если людям не веришь.

— Да как же им верить-то, Гаврилыч, — с тоской воскликнул Ежов, — когда они врут кто во что горазд!

— А что врут-то?

Субботин чувствовал себя хозяином положения и держался спокойно, пряча насмешку. Зато Ежов чем дальше, тем больше горячился.

— А то ты не знаешь, что они врут! — воскликнул он. — Одни про оборотней каких-то плетут, другие, блин, про снежного человека. Один мне вообще заявил: если, говорит, на бабу его наткнешься, считай, повезло. Она, говорит, добрая, если ее не злить да если без детеныша. А если, говорит, самца повстречаешь, мужика, значит, ейного, тут тебе и амба. Бред какой-то!

— Ясное дело, бред, — авторитетно подтвердил Субботин. — Про снежного человека — это Колодников, учитель школьный, царствие ему небесное, придумал. Это у него пунктик такой был — снежный человек. Очень ему хотелось Волчанку прославить, ну, и себя заодно, вот крыша-то, как говорится, и поехала. Да, бред — он и есть бред.

— Вот я и говорю, — решив, по всей видимости, что ему наконец-то удалось пробить брешь в глухой обороне Николая Гавриловича, вкрадчиво произнес Ежов, — что там, вокруг монастыря, на самом деле творится?

— А я откуда знаю? — аккуратно, с мастерством опытного бюрократа пуская разговор по замкнутому кругу, удивился Субботин. — Я в тех местах сроду не бывал. Сказано: плохо там, пропасть можно, — вот я и не ходил. И никто не ходит, а почему — этого, поди, никто уж толком и не знает. Кругом других мест навалом, что тебе, свет клином на этом монастыре сошелся? От него уж, поди-ка, и следа не осталось. Да и рудник, то бишь каменоломня, про которую ты мне тут толкуешь, тоже, думается, пустой номер. Павел-то Демидов, который ее при царе-батюшке разрабатывал, небось не глупее нас с тобой был. Он ее еще в девятнадцатом веке бросил, а почему? Кончился камень, прогорело предприятие — вот и весь сказ.

— А я другое слыхал, — вставил Ежов.

— Ты и про снежного человека слыхал, — не давая ему развить эту тему, возразил Николай Гаврилович, — и даже, как я понял, про каких-то там оборотней. Мало ли что народ от нечего делать плетет! Я, когда малой был, про здешние места от старух таких сказок наслушался, что, помню, темноты бояться начал. Как свет гасить, так я в рев. И ничего, жив, как видишь.

— Да уж вижу, — с неопределенной интонацией проговорил Макар Степанович и пригубил виски.

В голове у него крутилась всякая чертовщина вроде того, что было бы неплохо где-то раздобыть что-нибудь этакое, замысловатое, химическое, вроде пресловутых препаратов для промывания мозгов. Раздобыть и подсыпать старому хрену в водку, потому что споить его просто так, без химии — дело немыслимое, а трезвый он никогда ничего не скажет. Или выписать сюда к себе хорошего гипнотизера. Да только все это — пустой номер. У старого борова железное здоровье и совершенно непрошибаемая психика, а большинство гипнотизеров — обычные шарлатаны, жулики. Конечно, нет результата — нет и денег, это ясно. Но первая же неудачная попытка вырвать у Субботина нужные сведения силой или хитростью кончится для Макара Степановича весьма плачевно — хорошо, если успеешь хотя бы ноги унести, но это вряд ли. Да и удачная, если уж на то пошло, будет означать самую настоящую войну, причем на территории Субботина, и в этой войне Макар Ежов будет с самого начала обречен на поражение и бесславную, безвестную гибель. Даже те, кто был по тем или иным причинам обижен на мэра и в данный момент поддерживал Ежова, в случае открытого столкновения должны были неизбежно принять сторону того, кто сильнее, в надежде уцелеть и получить вознаграждение за свою собачью преданность.

Потому что «тех или иных» причин обижаться на Николая Гавриловича у волчанцев не было. Существовала только одна такая причина: непричисление к кругу избранных, в который входило процентов шестьдесят взрослого населения поселка. Причем внутри этого большого круга угадывалось существование другого, куда более узкого, включавшего в себя многочисленную родню Субботина и отдельных особо полезных и преданных индивидуумов наподобие Сохатого. Вот в этот-то круг посвященных и стремился проникнуть Макар Степанович, вот туда-то его, черт возьми, и не пускали, лениво и неубедительно отрицая сам факт существования каких-то кругов и тайн.

А тайна была. Вот, к примеру, члены большого, «внешнего» круга посвященных, то есть обычные волчанские мужики, получившие свой статус избранных не иначе как по наследству от родителей, то и дело приносили Макару Степановичу на продажу для нужд его камнерезной мастерской то кусок первосортного малахита, то горсть знаменитых уральских самоцветов — тоже первосортных, крупных и без единого изъяна. Если их спрашивали, откуда такая красота, они с охотой отвечали, указывая всякий раз куда угодно, только не в сторону Волчанской пустыни. И всякий раз посланные в указанном направлении заготовители Ежова возвращались если не с пустыми руками, то с такой добычей, на которую и глядеть-то было жалко. Один из них — самый, пожалуй, догадливый, но при этом самый глупый, потому что был, как и сам Макар Степанович, нездешним, приезжим, — однажды прямо заявил Ежову, что хорошие камни приносят не иначе как со старого рудника, из окрестностей монастыря, и что он, человек разумный и в бабьи сказки не верящий, пойдет туда сам и принесет невиданную добычу.

Надо ли говорить, что Ежов его больше не видел?

Но что камни! Больше всего Макара Степановича интересовало, откуда у его родственника Субботина вдруг взялись такие сумасшедшие деньги. На его оклад главы поселковой администрации шибко не разживешься, и что-то не видать, кто мог бы давать ему такие взятки, о которых некоторым министрам остается только мечтать. Откуда такие деньги, скажите на милость? Ну ладно, рудник, камешки, пусть даже золотишко. Но, разворовывая недра и продавая краденые изумруды в таких сумасшедших количествах, Субботин давным-давно попался бы и сейчас сидел не в кресле главы администрации, а на шконке в лагерном бараке. А у него и бабок куры не клюют, и все шито-крыто.