Андрей Воронин - Слепой. Волчанский крест

Доставив их к дому Сергея Ивановича, предприниматель сразу уехал, сославшись на натянутые отношения с директором школы. «Моя протекция в данном случае вам больше навредит, чем поможет», — заявил он, захлопнул дверь своего джипа и укатил. Впрочем, Сергей Иванович встретил их как дорогих гостей безо всякой протекции, накормил до отвала (хоть и числился до сих пор в холостяках) и долго расспрашивал о столичной жизни — о театрах, выставках и всем таком прочем. Сидя в этой глуши один на один с телевизором, он основательно стосковался по настоящей, не прошедшей сквозь бездушную мясорубку телекамеры, живой человеческой культуре.

Когда дело дошло до чая с брусничным вареньем, гостям наконец удалось свернуть разговор на странное нежелание местных жителей приближаться к монастырю и даже о нем говорить. Сергей Иванович обсудить эту тему не отказался, но предупредил, что история, которую он намерен рассказать, прозвучит не слишком правдоподобно.

— Что ж, — сказал Выжлов, получив от Аристарха Вениаминовича косвенное заверение в том, что рассказчика не поднимут на смех, — извольте. Как вам, должно быть, известно, Волчанская обитель была основана в конце восемнадцатого века на деньги богатого местного купца и промышленника Ивана Демидова. Не того, который сейчас работает на телевидении, разумеется, — поспешно добавил он, не в первый раз, по всей видимости, предвосхищая плоскую остроту слушателей. — За это, а также в благодарность за многочисленные щедрые пожертвования после смерти Демидов был похоронен на территории монастыря, согласно некоторым источникам — прямо в монастырском храме. Заупокойную молитву над его телом читал сам отец Митрофан — первый и единственный настоятель Волчанской обители.

После смерти Ивана Акимовича род Демидовых не утратил связи с монастырем. Сын промышленника, Павел Иванович, продолжал щедро жертвовать монастырю деньги, а ближе к старости, в начале семидесятых годов позапрошлого века, вообще начал поговаривать о том, чтобы отойти от дел, принять постриг и провести остаток дней своих в молитвах и благочестивых размышлениях. Хотя, надо вам заметить, что, согласно всем дошедшим до нас источникам, как устным, так и письменным, монастырь к тому времени стал далеко не лучшим местом для подобных занятий. Отец Митрофан, которому тогда уже давно перевалило за сто лет, похоже, окончательно выжил из ума и ударился чуть ли не в чернокнижие. Во всяком случае, среди местных жителей монастырь уже тогда начал пользоваться дурной славой, а отца Митрофана в здешних краях считали самым настоящим колдуном. Вот тут-то и начинается легенда.

Увлекшись собственным рассказом, Сергей Иванович встал из-за стола и, заложив руки в карманы просторных брюк, неторопливо прошелся взад-вперед по комнате — точь-в-точь как учитель, прохаживающийся во время урока вдоль классной доски. Широкие, тесанные вручную половицы тяжко поскрипывали под его ногами, задумчивый взгляд был устремлен в никуда. Глядя на него сейчас, можно было забыть о его мощном телосложении, более приличествующем молотобойцу, нежели работнику народного образования; перед Глебом и Аристархом Вениаминовичем был настоящий энтузиаст, фанатично преданный делу возрождения и сохранения истории родных мест.

— В тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году, — продолжал Выжлов, рассеянно и в то же время ловко продувая мундштук папиросы, — будучи по делам в уездном городе, сын Павла Ивановича Демидова, Аким Павлович, выпускник Петербургского университета, наследник огромного капитала и преемник отцовского дела — бизнеса, как теперь принято выражаться, — повздорил в ресторане с сыном губернатора, который тоже оказался в уезде по какой-то своей надобности. Не поделили они какой-то пустяк — говорят, ссора возникла чуть ли не из-за ресторанной певички, за которой оба, перебрав шампанского, вздумали ухлестывать. Сын губернатора сказал что-то оскорбительное, а Демидов в ответ ударил его. Полагаю, — перебил себя Выжлов, — что это была простая пощечина. Здоровьем Акима Господь Бог не обидел, так что, если б ударил по-настоящему, губернаторскому сынку было бы уже не до дальнейшего выяснения отношений, а Демидов почти наверняка угодил бы в тюрьму.

Прозвучало это как-то так, что Глеб сразу почувствовал: Сергей Иванович знает, что говорит. Ему сразу вспомнился земляк директора школы, который во время перестрелки в столичном ювелирном магазине убил двоих, всего лишь ударив каждого по разу кулаком.

— Словом, — продолжал Выжлов, — дело дошло до дуэли. Стрелялись из новомодных тогда револьверов — если источники не врут, французских «лефоше».

— Калибр двенадцать миллиметров, — сказал Глеб, — модель, дай бог памяти, восемьсот сорок пятого года. Мягкая свинцовая пуля на выходе оставляла дыру величиной с кулак.

Он немедленно пожалел о сказанном, поймав на себе пытливый, заинтересованный взгляд Выжлова. Покровский кашлянул в кулак и, рассеянно поглаживая бороду, сказал:

— Экие, право, ужасы вы говорите, Федор Петрович. Неужели с кулак?

— Примерно, — лаконично ответил Глеб.

— Да, — произнес Сергей Иванович, — у вас завидная осведомленность по части стрелкового оружия.

— Интересовался, — подпустив в голос немного смущения, заявил Глеб. — Нравятся мне эти штуковины, есть в них какая-то красота. Конечно, увлечение детское, но что поделаешь?

— Не понимаю, — сказал Аристарх Вениаминович. — Какая красота может быть в орудии убийства?

— Отчего же, — возразил Выжлов. — Страсть к оружию у большинства мужчин в крови. Мужчина — воин и охотник. В последнее время мы стараемся об этом забыть, но что толку прятаться за иллюзией мира и благополучия, когда ни того, ни другого на самом деле не существует? Вы со мной согласны, Федор Петрович?

— Я об этом как-то не думал, — солгал Глеб. — А подумал я сейчас знаете о чем? Ваша неправдоподобная, как вы выразились, история пока что не содержит в себе ничего неправдоподобного. Даже наоборот! Ну в самом деле, кому какое дело до того, из какого оружия стрелялись какие-то никому, в сущности, не известные молодые забияки в тысяча восемьсот затертом году? Однако же источники, на которые вы ссылаетесь, указывают, что это были револьверы, и даже называют их марку.

— Ну, в этой части мое повествование опирается на достоверные факты, и одним из источников, на которые я ссылаюсь, был, знаете ли, полицейский протокол, отсюда и такая точность. Короче говоря, они стрелялись. Вообще, шансов остаться в живых после этой дуэли у сына губернатора было мало. Он был бездельник и повеса, любил выпить, и после ссоры, которая послужила причиной дуэли, устроил с приятелями грандиозную попойку. Так что на рассвете следующего дня, явившись на место дуэли, наверняка чувствовал себя далеко не лучшим образом — и голова трещит, и руки дрожат. Да-с. Что же касается Акима Демидова, то он, по отзывам современников, был отменным стрелком — что называется, бил белку в глаз, и не в переносном, а в самом прямом смысле. А уж по такой мишени, как его обидчик, он бы точно не промахнулся.