Дмитрий Петров - Призрак киллера

Лицо Алексея Борисовича тоже изменилось — теперь на него был положен килограмм косметики. Ярко накрашенные губы кривились в сладострастной улыбке, глаза были намазаны тушью и широко подведены. На щеках были румяна, придававшие ему вид куклы.

Совершенно непристойная картина! Улыбка напомаженных губ была тонкая, стыдливая и от этого казалась дьявольской, сатанинской.

Что-то отверженное богом было в этой жуткой картине. Наверное, таков был сюрприз, который Алексей Борисович любовно готовил для своих партнеров. Видимо, все это, что придавало ему сходство с шлюхой, должно было действовать возбуждающе…

«Как хорошо, что он это сделал, — подумал смятенно Щелкунчик. — Теперь мне будет легче «разобраться» с ним… На самом деле, раньше, до этого появления я ощущал какую-то неловкость».

И правда, только сейчас Щелкунчик понял, что был в смущении все это время. Он готовился убить Кислякова, как ему и было поручено, но на самом деле вовсе не хотел этого. Ему было стыдно и неловко убивать этого несчастного человека. Он же совершенно безобиден, безоружен… Убить такого для Щелкунчика было позорно — все равно что зарезать невинное животное.

Каждый раз, когда Щелкунчик шел на «задание», он тешил себя мыслью, что вступает в поединок с противником. Пусть это своеобразный поединок, но все же не простое душегубство. «Клиентами» Щелкунчика бывали люди строгие, вооруженные, охраняемые, которые всегда были настороже, были агрессивны… А он должен был каким-то образом все же убить каждого из них.

Это было единоборство. Тут требовались хитрость, ум и недюжинное мужество. Одним словом, Щелкунчик всегда чувствовал себя солдатом, который рискует жизнью и должен выйти победителем…

Так оно всегда и бывало — он действительно рисковал жизнью, привык к этому, а теперь был растерян…

Убить безоружного, не подозревающего ни о чем человека? Это позорно для солдата… Это бесчестье. Убить несчастного интеллигентного педераста — это не заслуга, тут нечем гордиться и не за что себя уважать.

Теперь, после того как Алексей Борисович переоделся в шлюху, в этом смысле, в смысле расстановки сил, ничего не изменилось. Все равно это выглядело для Щелкунчика как личное бесчестье. Но он увидел облик будущей жертвы и узрел в стоящем перед ним человеке что-то сатанинское, вызов богу… А Щелкунчик, как солдат, не мог терпеть ненормальность, неестественность, он испытывал потребность уничтожить непонятное, неразумное, нелогичное… Это военная логика.

Теперь Щелкунчику стало легче, он перестал испытывать угрызения совести. Прикончить эту размалеванную куклу было гораздо легче, чем убить невинного, слабого человека. Алексей Борисович Кисляков вдруг в одно мгновение перестал быть для Щелкунчика человеком. Он стал наваждением, фантомом, химерой…

— Я тебе нравлюсь? — спросил молодой человек, приближаясь к Щелкунчику развратной походкой, характерно, как проститутка, покачивая бедрами… Он поднял глаза с накрашенными ресницами, и его глаза плотоядно сверкнули: — Ты хочешь меня, дорогой?

Он протянул открытую блузкой с коротким рукавом руку, она была тонкая и белая. Она тянулась к Щелкунчику, ища ласки и удовлетворения похоти… Все, теперь оставалось несколько мгновений, так что надо было потерпеть.

— Хочу, — ответил Щелкунчик и, притянув к себе Алексея Борисовича, внезапно мягко, но решительно повернул его спиной к себе, как бы играя. — Хочу, — повторил он негромко. В комнате стояла тишина, свет от торшера был мягким, а кремовые шторы придавали всему ощущение уюта и безопасности. Настоящее гнездышко…

Нож вошел как по маслу. Щелкунчик воткнул его острым концом рядом с ухом жертвы и, быстро, крепко нажав, полоснул по горлу к другому уху…

Он развернул Алексея Борисовича к себе спиной, потому что знал — крови будет много, он не хотел оказаться залитым ею.

Послышался характерный звук, который Щелкунчику был уже хорошо знаком, — бульканье и подсасывание. Как будто спускала автомобильная шина. Это со свистом входил и выходил воздух через разрезанное горло, а булькающая струя крови толчками изливалась на грудь жертвы.

Кисляков запрокинул голову, выгнулся мгновенно окаменевшим телом и как будто хотел сделать стойку… Но было уже поздно, через несколько секунд тело обмякло, мышцы расслабились, и все было кончено. Пора было отпускать жертву.

То, что было Алексеем Борисовичем Кисляковым, упало на ковер посреди комнаты, и кровь лужей немедленно растеклась вокруг. Ковер впитал в себя часть крови, но ее было слишком много. Вот и струйка стекла на паркет, потом вторая…

Поза трупа была нелепая, он лежал, разбросав ноги в стороны, изогнувшись так, как живой человек не может изогнуться никогда. Юбка задралась при падении, и теперь наружу торчали испачканные кровью ноги в нелепых чулках…

«Какие изящные пажи, — подумал машинально Щелкунчик. — Где он только достал такие? Наверное, за границей купил вместе с радиотелефоном. У нас такие не делают и не продают. Надо бы Наде купить такие же, ей бы пошло…»

Застывшее лицо под толстым слоем яркого макияжа казалось зловещей маской. Маской смерти. Или умерщвленного зла, убитого греха…

Теперь все, пора уходить, больше тут делать нечего. Не любоваться же этой картиной! Щелкунчик и вообще-то никогда не находил удовольствия в разглядывании своих жертв, а уж в этой ситуации ему тем более хотелось поскорее уйти отсюда. Он вытер носовым платком рукоятку ножа и бросил его на ковер, в лужу растекшейся крови. Когда через несколько дней соседи почувствуют запах разлагающегося трупа и вызовут милицию, той будет чем заняться…

Орудие убийства найдут сразу — нож. Способ совершения тоже ясен — зарезали беднягу. Вот с мотивом придется помучиться следователю, но и тут решение придет быстро — простое и незамысловатое, как и все милицейские решения. Будет установлено, что убитый был педерастом. Это установить будет совсем легко, ведь труп переодет женщиной, да еще накрашен. Тут даже милиционер сумеет сообразить… Вот и мотив готов — убил случайный любовник. То ли из хулиганских побуждений, то ли из ревности. Кто их там, педерастов, разберет… Так и доложат прокурору, захлопнут папку с делом, и привет, как говорится!

Щелкунчик покинул квартиру, быстро спустился в лифте на первый этаж, никого не встретив по пути, и выскочил на улицу. Такси брать не следовало. Маловероятно, конечно, но вдруг милиция начнет опрашивать водителей такси… Внешность мужчины, ушедшего с Кисляковым из кафе, конечно, установят. Вот и станут искать. Вряд ли, конечно, кто-то станет этим заниматься, у них там в милиции ни сил, ни времени, ни людей для этого нету…

Через плечо у Щелкунчика была сумка, откуда он вскоре достал другую, обычную свою одежду. Зайдя в парадное какого-то дома и спрятавшись под лестницей, он быстро сдернул с себя белые штаны, куртку, рубашку и парик, засунул все это в сумку. Заранее приготовленный кирпич уже был положен туда.