Дмитрий Петров - Призрак киллера

Нет, в этой ситуации лучше пусть будет гостиница с ее обезличкой. Да и контроль там послабее, к приезжим привыкли.

«Легенду» на этот случай Щелкунчик заготовил заранее. Теперь, когда он имел документы бизнесмена, это было ему несложно. Он приехал сюда для того, чтобы договориться с отделом сбыта завода о поставке для его фирмы стального проката. Он хочет покупать стальной прокат, или уголок, или что там еще, а потом хочет перепродавать это за границу.

Сейчас этим озабочены сотни бизнесменов по всей стране. Наверняка комбинат атакуется со всех сторон именно по этому вопросу, так что тут не будет ничего экстраординарного.

Щелкунчик будет лениво ходить по отделу сбыта, отделу снабжения, черт еще знает по каким инстанциям. Он будет вяло и неудачно пытаться дать взятки должностным лицам, его будут посылать подальше — словом, это может быть длинная и унылая, не интересная никому история.

Ничего у него, конечно, в результате не получится, и он уедет несолоно хлебавши, как уже уехали наверняка до него сотни и уедут еще сотни.

Он, так сказать, впишется в бодрую толпу незадачливых предпринимателей. Может быть, над ним даже будут смеяться… Что ж, смейтесь на здоровье, главное, чтобы ни в чем не заподозрили. А за глупость в тюрьму не сажают…

Он даже будет слегка выпивать по вечерам и потом тоскливо жаловаться скучающей администраторше в гостинице на тяжелую жизнь и преследующие его неудачи. Та будет вздыхать и думать про себя, что вот бог принес еще одного идиота, который мешает спать…

Гостиница была в городе одна и, как ни странно, довольно большая — пятиэтажное здание с гордой надписью «Заря».

Номер в гостинице был стандартный, среднестатистический. Душ, туалет с вечно грохочущей в унитазе водой, кровать, стол и стул. На стене гравюра, изображающая все те же омерзительные дымящие трубы. Эти трубы, вероятно, должны символизировать индустриализацию страны…

Щелкунчик спустился в ресторан на первом этаже, как выяснилось, единственный в Синегорье, и за ужином выпил почти бутылку водки. Народу было много, и Щелкунчик попал за столик к уже сидевшему там человеку средних лет, быстро напивавшемуся в одиночестве.

Принесенный ужин состоял из биточков «по-синегорски», картофельного салата с каплей майонеза, победно сверкавшей сверху, и кофе, который тут доблестно варили в огромном ведре сразу для всех посетителей. Сначала этот кофе принесли соседу по столику — невзрачному дядьке в мешковатом сером костюме и сером же галстуке-удавке. Личность была, по-чеховскому выражению, «не чуждая спиртных напитков, насморка и философии»… Об этом говорил в первую очередь сизый нос, во вторую — слезящиеся не по возрасту глаза, в третью — скептически опущенные губы брезгливого рта, свидетельствующие о том, что владелец их много чего если не испытал сам, то уж, во всяком случае, повидал, и его нынче ничем не удивишь, разве что расстроишь…

Печаль о несовершенстве людского рода, застывшая на его лице, усугубилась после того, как человек отпил глоток пойла из чашки и сказал, обращаясь к Щелкунчику:

— Как вы думаете, они тут имеют вообще представление о том, что такое кофе? И о том, что его нельзя варить вместе с половыми тряпками?

Слова соседа «они тут» свидетельствовали о том, что он, как и Щелкунчик, приезжий, а само построение фраз говорило о его еврейском происхождении — вот как много информации сразу почерпнул Щелкунчик из одной реплики сидевшего напротив господина…

Щелкунчик кивнул, ничего не ответив, и опрокинул очередную рюмку тепловатой и разбавленной водки.

— Вы командированный? — спросил почти тут же сосед.

— Почти, — ответил Щелкунчик, решив не вдаваться в подробности. Чем меньше он будет вообще говорить тут с людьми, тем незаметнее пройдет для всех его пребывание в этом городе. Он должен прошелестеть, пронестись незамеченным и тихо сгинуть в безвестности так, чтобы никто и не вспомнил о каком-то там случайном приезжем…

Это был его принцип — быть незаметным, чтобы после, когда он сделает свое «дело», никто и припомнить не мог эту невыразительную фигуру. Прошелестел и унесся, оставив после себя только холодеющий труп «клиента» и растерянность милиции…

В конце концов пришлось все-таки познакомиться с разговорчивым человеком. Марк Львович был сотрудником какого-то скучного министерства, приехавшим для участия в очередной комиссии по технике безопасности. А самое интересное он сообщил совершенно случайно.

— Вы журналист? — вдруг поинтересовался он, уставившись на Щелкунчика своими слезящимися глазами.

— Нет, — почти растерялся тот. — С чего вы взяли? Разве я похож на журналиста?

Человечек грустно закивал головой.

— Просто сейчас тут рай для журналистов, — ответил он раздраженно. — Их тут понаехало столько, что каждый, кого не встретишь, — журналист. Как мухи на мед слетелись.

Когда же Щелкунчик спросил, чем вызван такой безумный интерес прессы к этому заштатному городу на краю света, Марк Львович объяснил, что дело вовсе не в самом городе.

— Город никого не интересует, — сказал он. — Все дело в комбинате. И не только в комбинате, но, главным образом, в генеральном директоре Барсукове.

При упоминании этого имени, да еще при столь неожиданных обстоятельствах, Щелкунчик чуть не подпрыгнул на стуле. Он удивился и испугался.

Первый человек, с которым он заговорил тут, стал говорить с ним о Барсукове — предстоящем «клиенте». К чему бы это? И не провокация ли этот разговор?

Однажды у Щелкунчика уже была подобная история, когда он приехал в город по своему делу, а там его уже ждали и готовились к его приезду… Ему еще в поезде «подставили» женщину, которая и следила потом за его действиями, контролировала их. Тогда это едва не закончилось гибелью для него…

Может быть, и теперь повторяется та же самая история? Просто соглядатай приставлен к нему не в поезде, а в гостинице?

Щелкунчик пристально посмотрел на соседа по столику, но тот был совершенно невозмутим. Марк Львович налил себе еще водки и выпил ее, не поморщившись.

— А чем знаменит этот Барсуков? — на всякий случай спросил Щелкунчик. И в ответ Марк Львович поведал ему о том, что творится в Синегорье.

— Комбинат огромный, — сказал он. — Про него раньше говорили, что он крупнейший в мире среди металлургических производств. Ну, это, конечно, преувеличивали, однако он действительно большой… Если бы он находился в Европе, то и в самом деле считался бы одним из крупнейших. А теперь его выставили на аукцион, и контрольный пакет акций комбината купил один коммерческий банк. Вы меня понимаете?

Щелкунчик еще не вполне понимал, потому что всегда был далек от большой экономики. Его ли это дело — разные аукционы?