Александр Фишман - Мертвые головы

— А что, румынская мебель и в мире котируется? Я думала, только у нас. Да и то в доперестроечные времена, когда дефицит всего был.

— Котируется, котируется, будь уверена. Погляди на лейблы, все без дураков. Вот это чекуха на ткани, видишь: Дублин. А это — там, где пошит костюм: Ингланд, Ландан. Что тебе еще?

— Ну если это такая фирма, что ж стоит всего триста долларов?

— Нет-нет, Мамочка, я сказала не триста, а триста пятьдесят, — рассмеялась Татьяна. — Ну и хитренькая же ты! Триста!..

— Ну триста пятьдесят, — с невинным видом поправилась женщина. — Все равно небольшие деньги.

— А я и не утверждаю, что это вещь от известного кутюрье. Тогда бы она стоила уже тысячи "баксов". Это обычное массовое изделие, но здесь ты других и не найдешь. И в городе вряд ли еще на ком встретишь такой. А чтобы одеваться от известных модельных домов, надо ехать в Париж или Рим с ба-а-альшими денежками в кармане.

— Необязательно. Сейчас можно и в Москве прилично прибарахлиться.

— Можно и в Москве, — не стала спорить девушка. — Но это будет дороже.

— Витяша, что скажешь? — обратилась Мамочка к молодому человеку.

Тот подошел к столу, осмотрел товар с видом искушенного в таких делах знатока, пощупал его, помял, уделил внимание подкладу и карманам.

— Стоящая вещь! — вынес наконец он свой вердикт. — Сносу не будет!

— А я что говорю! — произнесла довольная его оценкой Татьяна. — Да ты примерь его, — вновь предложила она. — Мы пока выйдем.

— Да нет, потом. Скоро муж должен заехать, при нем и померю. Что туда-сюда снимать — надевать, и так видно, что мой размер. С деньгами сейчас туго, — вздохнула Мамочка. — В общем, как он решит, так и будет. Расщедрится, значит, куплю. А нет, так нет.

— Ладно, я оставлю тебе его до завтра. Если не возьмешь, найду покупателя. Такую вещь с руками оторвут, не залежится.

— Решено.

— А туфли?

— Туфли беру, за такие траты муж меня не убьет. И вот эту маечку. Отлично.

— Татьяна, ты Юльку давно видела? — посмотрел на девушку Витяша.

— Юльку? Какую Юльку? — складывая в пакеты вещи, без интереса спросила она.

— Какую… Нашу Юльку, какую же еще. Так давно, спрашиваю?

— Не помню. Несколько дней назад. А почему ты интересуешься?

— Да вот, пропала она куда-то. Мы все волнуемся. А вы, вроде, подруги.

— Да ну, какие подруги, просто знакомые. И насколько я знаю Юлю, это в ее характере, взять и сорваться куда-то, уже были случаи.

— Выходит, просто приятельница? А кто у тебя здесь подруги? Ради кого ты, собственно, постоянно ходишь в "Усладу"?

Девушка метнула в молодого человека короткий, но внимательный взгляд. Он беспечно улыбался, однако глаза его за стеклами очков были холодны, смотрели серьезно, пристально.

— Друзей в жизни человека бывает очень мало, — взяв протянутые Мамочкой деньги и медленно, хотя и чисто механически, пересчитывая их, менторским тоном проговорила Татьяна. — Вот и у меня всего две подруги. Одна еще с начальных классов, другая из двора, где я раньше жила. А все остальные — приятельницы, знакомые. Здесь я со всеми приятельствую, с кем-то чуть ближе, но не более. Опять-таки, здесь мои постоянные покупательницы, а это тоже форма близости.

— Ясно.

— А что это ты меня допрашиваешь, как следователь подозреваемую?

Теперь взгляд девушки, направленный на собеседника, был жесткий, режущий.

Тот не выдержав, отвел глаза в сторону.

— И правда, Витяша, — поддержала Татьяну Мамочка. — Что это за социологический опрос! Кому какое дело, кто с кем дружит!

— Да я просто… — оправдывающимся тоном проговорил юноша. — Не бери в голову! — подмигнул он Татьяне. — Я без задней мысли…

— Все правильно? — спросила Мамочка, указав взглядом на деньги.

— Как будто могло быть иначе, — улыбнулась ей в ответ Татьяна.

— Обсчитаться всякий может, никто от этого не застрахован.

— Только не ты.

— А костюм либо я завтра тебе верну, либо отдам за него деньги.

— Да-да, мы же договорились. Ну, я пошла. Всего хорошего.

— Мамочка, мне с тобой надо поговорить… — услышала Татьяна слова Витяша из-за закрытой ею двери.

Поборов искушение остаться и подслушать, о чем будет идти речь, она прошла по коридору, на ходу попрощалась с девочками и покинула квартиру.

На улице было пасмурно, но в холодном и промозглом воздухе, несмотря на позднюю осень, ощущалось скорее что-то весеннее. Дополняли это впечатление и лужицы, соседствующие с островками снега, что гораздо привычнее наблюдать в апреле.

Выйдя из подъезда, Татьяна остановилась, посмотрела на пасмурное небо и несколько раз глубоко с наслаждением вздохнула.

Ей не понравилось то, о чем спрашивал ее Витяша, и еще пуще — как он это спрашивал. С таким скрытым подтекстом, будто намекал, что ему что-то известно.

"… Ты Юльку давно видела?"

Да видела она ее, видела. В последние минуты жизни видела! Твое-то какое собачье дело!

С Алкой получилась накладка — сильно быстро нашли. С Юлькой такого не случится. Конечно, повозиться пришлось больше, но дело того стоило.

Заманить ее все в тот же гараж вместе с деньгами оказалось несложно: Юлька девка бедовая, да и ей, Татьяне, доверяла безоглядно.

А вот Вадим ее начинал беспокоить. Он все больше и больше входил во вкус. И всегда после "дела", в постели, так накидывался на Татьяну, словно намеревался ее разорвать.

Они утопили ее. Вадим заранее привез две фляги речной воды и наполнил ею большой цинковый бак, стоящий в гараже. Туда он без лишних прелюдий и окунул головой ничего не подозревающую жертву. А Татьяна держала ее за ноги, не давая вырваться.

Потом они сняли с тела всю одежду и уложили ее в большую прочную сумку, в каких коммерсанты носят товар на рынок. Это оказалось сделать легче, чем ожидалось: во-первых, погибшая была худенькой и невысокой, а во-вторых, мертвый человек не чувствует боли, ему не страшно задохнуться, и поэтому его можно сгибать, ломать и запихивать как угодно, чем Вадим, чуждый малейшим сомнениям, не преминул воспользоваться.

Да, он, определенно входил во вкус, и это пугало Татьяну.

Ночью на весельной лодке, одолженной Вадимом у приятеля, он отплыл по реке на глубокое место, сунул в боковые карманы сумки пару обрезков увесистых металлических труб, перемотал ее тяжелой якорной цепью, найденной им на причале, навесил на нее для надежности огромный, чуть ли не пудовый, амбарный замок, и перекинул свой страшный груз через борт.

Отгребя чуть выше по течению, он утопил и узел с одеждой покойной, внутрь которого был завернут приличных размеров камень "для балласта".

Татьяна в это время стояла на берегу, наблюдая в свете фар автомобиля за действиями своего друга. Картина была преисполнена некоего сюрреализма.