Марк Фурман - Мораторий на крови

За ту минуту, что редактор поднимался на четвертый этаж, Фальковский в пару затяжек докурил сигарету, раскрыл папку с каким-то документом. В то же мгновение на пороге возник озабоченный редактор.

— Ну, ты даешь, Анатолий! Нельзя же так пропадать, с утра тебя разыскиваю. Давай вниз, подробности в машине.

— Что за спешка, Илья? Я только начал разбираться с бумагами…

— Вниз, вниз, к машине. У нас не более пятнадцати минут.

И в «Волге», стремительно рванувшей от редакции, Калистратов сообщил, что они едут в областной УИН на спешно созванную пресс-конференцию для журналистов в связи с последними событиями в Тригорске.

Со времени выхода указа о моратории на смертную казнь прошло несколько дней. И все это время мировая пресса, телевидение почти единодушно, в хвалебных тонах, писали и говорили о гуманно-демократической инициативе России. Редкие возражения и противоположные комментарии западных агентств во внимание почти не принимались.

Размявшись на тренажерах и проплыв в бассейне свой утренний километр, президент позавтракал в примыкавшем к спортзалу буфете. Традиционное яйцо всмятку, творог и ломтик сулугуни он запил йогуртом, после чего по подземному переходу прошел в кинозал, расположенный неподалеку от его рабочего кабинета.

Поздоровавшись с помощником Снегиревым, Кедров взял ежедневную папку с бумагами.

— С чего начнем, Саша?

— По нашему запросу, Николай Борисович, поступила видеозапись демонстрации протеста из Тригорска. К ней приложен пресс-релиз с конференции в тамошнем УИНе.

— Если можно, покороче. — Президент опустился в кресло второго ряда. — Минут на десять, нечто вроде видеодайджеста, — улыбнувшись, попросил он.

На экране возникли улицы Тригорска, здание обладминистрации. Толпа митингующих у входа, отделенная от уходящей вверх длинной лестницы цепочкой бойцов ОМОНа со щитами. Было заметно, что съемка велась с нескольких точек, крупным планом на экране возникли первые ряды митингующих, напряженные лица губернатора, начальника УВД, прокурора области.

Президент вслух прочел тройку лозунгов: «Нет — указу о моратории!», «Казнить, нельзя помиловать!», «Президент России, Вы неправы».

— Все понятно, — прокомментировал он. — Народ и власть во все времена редко шагали в едином строю. — Он оторвался от экрана: — Что еще, Саша?

— Теперь на очереди телерепортаж с пресс-конференции в тригорском УИНе, — доложил Снегирев. — Позвольте, Николай Борисович, небольшую справку перед этим сюжетом.

Раскрыв папку с документами, помощник коротко изложил хронику последних тригорских событий: расстрел маньяка-убийцы с осечкой при исполнении приговора, потребовавшей второго выстрела, отмену высшей меры по отношению к террористу Дамзаеву ввиду моратория, наконец, резкую статью в «Вечернем Тригорске», осуждающую президентский указ.

Узнав, что автором статьи стал журналист, дочь которого двумя годами ранее погибла от рук расстрелянного серийного убийцы, президент не смог сдержать эмоций:

— Несчастного отца вполне можно понять. Что ему указ о моратории, европейский, да весь мировой гуманизм? Говоришь, он еврей? У этой нации свое, я бы сказал, трепетное отношение к погибшим. Взять хотя бы Эйхмана, которого израильская разведка разыскивала по всему миру. И, чтобы казнить нациста-убийцу, страна даже ввела на один день смертную казнь, уже следующим утром отменив ее.

Покидая кинозал после просмотра, президент отдал два распоряжения: террориста этапом срочно выслать на вологодский «Пятак», на имя Фальковского подготовить письмо с его личным соболезнованием.

Самолетами «Аэрофлота», пусть нечасто, Фальковскому доводилось летать. Порой по командировкам и совещаниям в разные концы страны, раз в несколько лет в Израиль. И поскольку его поездки на «землю обетованную» к могилам родителей и брату Иосифу сочетались с журналистским интересом, он записывал впечатления от них в свой рабочий дневник.

За несколько месяцев до этих событий, улетая в Израиль из осенней дождливой Москвы, Анатолий, подобно другим пассажирам, прошел в Домодедово тщательную проверку багажа. И вообще всего того, что на нем находилось, включая карманы, с осмотром даже того бренного, что скрывалось одеждой. Зато в Тель-Авивском аэропорту, к его удивлению, эта процедура заняла каких-нибудь пару минут, и вскоре он шагнул в душный израильский сентябрь.

Двумя неделями позже, при отлете из аэропорта имени Бен-Гуриона, процедура повторилась с точностью до наоборот. Израильская служба безопасности в лице двух неулыбчивых девушек в синей униформе без всяких церемоний вытряхнула его тщательно уложенные вещи на металлические столы. Фальковский тревожился о сувенирном арабском кинжале, подаренном приятелем. Но особый интерес у девушек вызвал не он, а целебная грязь Мертвого моря в полиэтиленовом пакете и советского производства электрочайник, с хищно изогнутой спиралью внутри. Оба этих предмета куда-то унесли для дополнительных исследований. Вся процедура растянулась на добрый час, пока, наконец, Анатолий не услышал короткое энергичное слово «беседер» («порядок» на иврите. — Авт .). А в том же Домодедове багаж выдали стремительно, без каких-либо серьезных проверок.

Уже потом, в автобусе, уходящем из Домодедова в Москву, Фальковский осмыслил происшедшее. Вероятно, спецслужбы двух стран, опасаясь терактов, спланировали свои действия, предупреждая любые ситуации в воздухе. И подумалось: вот так бы и всему мировому сообществу скоординировать столь же четко свои силы в борьбе с международным терроризмом.

Первыми из друзей, с кем Анатолий увиделся в Израиле, были его одноклассники по Черновцам Люсьен Шифрин и Валя Барский. Классный архитектор-проектировщик Люсьен уехал из Буковины около десяти лет назад, Валентин, врач-травматолог, здесь уже почти двадцать лет. Барский, как старожил, успешно работает, в общем — прижился. Шифрин, как в юности, улыбчив, оптимистичен, тоже не без дела. Позднее, в курортном Эйлате, он даже повел Фальковского к внушительному забору, где в случае госпожи удачи, возможно, со временем появится спроектированный им отель.

Возвращаясь из Эйлата, Анатолий с Люсьеном заехали в поистине райский уголок. В этой стране, впрочем, как и везде, можно встретить немало чудаков и одержимых людей. Таких, как бывший десантник Куши, создавший в пустыне Негев некий оазис, типа ковбойского ранчо. С зоопарком, рестораном и магазинами, где, как в Ноевом ковчеге, соседствуют козы, овцы, лошади и птицы с довольно добродушным тигром, ручным питоном и верблюдами. Отсюда до границы с Египтом около ста километров, Анатолию же вспомнились российские «101-е» во все стороны окрест столицы. Вот бы туда эту библейскую идиллию…