Жоэль Диккер - Загадка номера 622

– Именно так, – подтвердил Лев.

Турция – встречайте! – возликовал Макер и, уже не таясь, вынул из кармана карточку о девальвации турецкой лиры, собираясь зачитать ее. Но не тут‐то было, кто‐то уже спрашивал Левовича:

– Так вы и итальянский знаете?

И его опять понесло:

– Да, мама говорила со мной только по‐итальянски. Ее родители взяли привычку обращаться ко мне по‐гречески. Понятия не имею почему. Одним словом, – подытожил Левович, чувствуя, что совсем запутал своих слушателей, – мой отец был русским, а мать – француженкой, надеюсь, я ответил на ваш вопрос.

– И где же вы родились? – спросила президентша банка Берне.

– В Женеве, разумеется! Тут мои родители познакомились, тут я провел детство.

– Разумеется! – повторил за ним Макер, только чтобы подать голос.

– А! Так вы швейцарец? – удивился один из партнеров Питту, как будто услышал что‐то неприличное.

– Конечно, – сказал Лев.

– Конечно, – повторил Макер, снова пытаясь влезть в разговор, и подумал, что у евреев всегда полно завиральных семейных историй.

– Как же досадно носить такое имя и фамилию, будучи швейцарцем, – посетовала глухая тетеря, когда Макер повторил ей слова Левовича. – Все принимают тебя за иностранца!

– Мы все для кого‐то иностранцы, не так ли? – заметил Лев.

– И вы всегда жили в Женеве? – спросил один из партнеров Питту.

– До четырнадцати лет. Потом мы переехали в Цюрих, потом в Базель и, наконец, в Вербье. В Женеву я вернулся пятнадцать лет назад.

– На скольких языках вы говорите? – зачарованно спросила глухая. – На шести уж точно!

– Вообще‐то на десяти, – признался Левович. – Прибавьте еще английский, испанский и португальский, которые я выучил в школе благодаря поездкам и некоторым друзьям.

– Друзьям, – в отчаянии повторил Макер, уже не надеясь, что на него обратят внимание.

– И еще иврит, когда готовился к бар-мицве.

– К бар-мицве! – вскричал Макер как заправский какаду.

– Плюс фарси, чтобы общаться с клиентами, – добавил Левович.

– Фарси-мерси! – буркнул Макер, но никто не улыбнулся.

– Вы говорите на фарси? – Глава банка Берне умиленно посмотрела на Льва.

К восторгу окружающих, этот гад Левович ответил ей на ее родном языке, и они немного поболтали.

– Где вы учили язык? – спросила она.

– Несколько лет подряд я имел дело с известным иранским семейством, кстати в Вербье.

– Вы хотите сказать, что были их управляющим активами? – спросил один из Питту, сомневаясь, что правильно его понял.

– Нет, – не моргнув глазом ответил Лев, – я был их мажордомом в “Паласе Вербье”.

– Мажордомом? – поразился муж глухой соседки Макера.

– Да. Или, если угодно, “батлером”, как говорят англичане, это звучит более изысканно. На самом деле следовало бы меня назвать мальчиком на побегушках. Я проработал в “Паласе” десять лет.

– Еще до вашей учебы? – осведомился второй старший партнер банка Питту.

– Я не особенно‐то и учился. Я все узнавал из книг и от своих друзей.

Это последнее заявление сидящие за столом встретили с невероятным энтузиазмом и восхищением. Уступив их настоятельным просьбам, Лев рассказал о своем детстве.

35 лет назад в Женеве

– Лев, Лев!

Мальчик вышел из школы, увидел маму и бросился к ней в объятия.

– Как поживает мой маленький принц? – спросила она по‐итальянски.

– Я в порядке, мам, – ответил он, прижимаясь к ней.

Каждый день мама приводила его в школу и забирала после уроков. Он обожал их ежедневные прогулки. Они шагали, взявшись за руки. Они жили в доме 55 на шоссе Флориссан, в двух шагах от школы. Они шли пешком через парк Бертрана, по аллее, обсаженной вековыми деревьями, практически до самого дома.

Поднявшись в их квартирку на седьмом этаже, Дора, мать Льва, ставила разогревать молоко, разрезала пополам сдобную булочку, щедро мазала ее маслом и выкладывала сверху квадратики шоколада. Хлеб и шоколад всегда будут ассоциироваться у него с матерью.

Дора работала в консульстве Италии в Женеве, на улице Шарля Галлана. Десять лет назад, не будучи еще замужем, она жила в квартале О-Вив. Круглый год она ходила на работу пешком, заскакивая по дороге в “Кафе Лео” на площади Рив, выпить капучино с миндальным круассаном. Там она и познакомилась с официантом Солом Левовичем, который стал впоследствии ее мужем и отцом Льва.

Когда его спрашивали, чем он занимается, Сол Левович отвечал, что он актер и мечтает о карьере комика. Пока что он зарабатывал себе на хлеб в “Кафе Лео”, где и увидел как‐то Дору.

Дора быстро поддалась чарам молодого образованного официанта с тонким чувством юмора. Он так смешил ее утром в кафе, что она умоляла его делать паузы, чтобы она успела выпить капучино, не поперхнувшись.

– Человек, который умеет вас рассмешить, сумеет и украсить вашу жизнь, потому что на свете ничего нет лучше смеха, – как‐то сказал ей Сол.

– Почему это? – полюбопытствовала она.

– Потому что смех мощнее всего, мощнее любви и страсти. Смех – это форма непреходящего совершенства. О нем никогда не сожалеешь, ему полностью отдаешься. Отсмеявшись, хочется смеяться еще, но ничего большего ты от смеха не ждешь, тебе и так хорошо. Даже воспоминания о смехе доставляют радость.

Вскоре они стали встречаться. Дора знала, что жизнь с Солом придется ей по душе. Кататься как сыр в масле им, конечно, не светит, но они будут счастливы. Она хохотала с ним с утра до вечера. Во второй половине дня, когда заканчивалась его смена в “Кафе Лео”, он исступленно трудился над своими спектаклями, оттачивая тексты, мимику, грим. Нелепые, бурлескные персонажи в его исполнении получались ужасно комичными. Вечерами и по выходным он выступал в кабаре в Женеве и окрестностях, что приносило ему немного славы и совсем мало денег.

Когда они прогуливались влюбленной парочкой по шикарной улице Роны мимо витрин парижских домов моды, Сол обещал Доре:

– В один прекрасный день я добьюсь бешеного успеха и подарю тебе все, что твоей душе угодно.

– Да мне не надо, – уверяла его Дора. – Тряпками жизнь не заполнишь.

– Но это фантастииические тряпки! – восклицал в ответ Сол хриплым голосом одного из своих героев, который всегда ее ужасно смешил.

Потом родился Лев. Их единственный сын.

Прошло несколько лет.

Мало-помалу накапливались повседневные заботы и неоплаченные счета. Сол все больше времени посвящал своим шоу, которые шли все хуже, потому что ничего нового он не придумывал, и у публики складывалось неприятное ощущение “дежавю”. Он убедил Дору вложить часть семейных сбережений в небольшое турне по Франции, рассчитывая, что это будет полезно для его карьеры, но и тут его ждал полный провал.