Борис Старлинг - Видимость

«Мое окно, - подумал он. он съехал на противоположную сторону дороги, не осознавая этого.

Родни смотрел на Герберта так, будто тот совсем сошёл с ума.

Герберт вряд ли мог его винить, но он чувствовал себя очень тихим и пустым, как глаз смерча; Вокруг него шум, и все же он двигался с тупой безмятежностью.

Под колесами образовывались выбоины, из-за которых машина скорой помощи тряслась, а Родни и Герберт подпрыгивали на сиденьях, но теперь Герберт не собирался ни для чего останавливаться, даже для того, чтобы спустить колесо; они были так же хороши, как и там.

Герберт поискал последний светофор, на котором хотел повернуть направо; но они не приходили и все не приходили.

Когда они прошли под третьим мостом, Герберт понял, что они зашли слишком далеко, потому что этот мост был последним подходом к станции «Лондонский мост», и они хотели быть на ближней стороне от него.

Герберт резко повернул «скорую» по дуге, прищурившись от мрака, ища поворот налево, не увидел ни одного и решил довериться судьбе.

Снова резко налево, на тротуар, готовый уклониться от любых натисков стен… но нет, он каким-то образом рассудил это правильно, и они были на том, что, как он был уверен, было улицей Святого Томаса, а это означало, что улица Гая была справа от них.

Это означало, что они это сделали.

Он подъехал к ближайшему зданию и вышел за дверь почти до того, как скорая помощь остановилась. Дерек уже был на тротуаре, таща за собой Ханну. Дерек жестом показал Родни, чтобы тот взял другой конец носилок, и они вместе побежали в больницу, неся Ханну, как мешок с цементом.

Герберт быстро заглянул внутрь машины скорой помощи и почувствовал прилив облегчения, увидев, что оба выживших пациента, если не сказать особо, все еще живы.

Они уставились на него.

«Ты проклятый позор», - сказал мужчина.

«Вы, должно быть, действительно любите ее», - сказала женщина.

Герберту следовало остаться, чтобы помочь им выбраться из машины скорой помощи в главное здание, но, дай ему Бог, он хотел быть с Ханной.

Он взял ее трость изнутри, слабо улыбнулся женщине и поспешил в том направлении, в котором приняли Дерек и Родни, слегка успокоив свою совесть, сказав первому санитару, что он обнаружил, что снаружи в машине скорой помощи находятся двое пациентов, которым нужно срочно уделить внимание. .

«У нас закончились носилки», - крикнул он уходящему обратно Герберту, и в любое другое время Герберт нашел бы эту иронию забавной; Половина перил в Лондоне была сделана из старых носилок, концы слегка изогнуты, чтобы служить ножками, а металлическая сетка между каждой стороной все еще не повреждена. После войны не хватало строительных материалов. Возможно, сейчас, когда возникнет дефицит медицинского оборудования, процесс обратный.

У Гая было даже больше, чем в пятницу, когда Герберт приехал навестить свою мать. На стенах висели таблички, в которых говорилось, что Служба неотложной помощи выпустила белое предупреждение, означающее, что госпитализация составила менее 85 процентов заявлений на предоставление кроватей. Людей отказывали в своих оценках.

Но каким-то образом они нашли для Ханны кровать и доктора. Ее кровать задернута занавеской, пара медсестер кружила, как канюки.

Герберт сидел в коридоре, попеременно глядя на стену, потолок и пол.

Он молился своему богу, и ее богу, и всем богам, о которых он когда-либо слышал, чтобы с ней все было в порядке.

Время шло, и с каждой минутой ему хотелось вбежать в палату и отдернуть занавеску, чтобы посмотреть, какие мерзости они творили с ней.

Каждый раз, когда дверь открывалась, он начинал двигаться вперед и немного вверх, прежде чем утихать, немного застенчиво, когда медсестры, посетители и врачи суетились мимо, не глядя в его сторону.

Герберт крутил трость Ханны вокруг своего запястья, перебрасывал ее из руки в руку и перебирал пальцами вверх и вниз. По-прежнему никто не пришел рассказать ему, что происходит.

«Больницы считаются великим уравнителем, - подумал Герберт; но он задавался вопросом, есть ли на земле какое-нибудь место, где люди были бы так поглощены своими собственными проблемами, исключая всех остальных. Не персонал, конечно, а пациенты и их семьи. Например, Герберт был здесь только ради Ханны, и все, о чем он заботился, - это ее здоровье, а не здоровье многих других, которые, вполне возможно, могли быть значительно больнее, чем она.

«Нет, - подумал он, - он здесь не из-за одной Ханны; он внезапно осознал, насколько близко он был к опеке своей матери, и подумал, что ему, возможно, следует пойти и увидеть ее, хотя бы для того, чтобы что-то сделать и, следовательно, отвлечься от состояния Ханны.

Он прошел через туалет, что было хорошо, потому что он был грязным, и его мать не приняла бы такую ​​банальную вещь, как побег из огня, как достойное оправдание его небрежности.

Он вымылся, как мог, трижды потер лицо, пока вся грязь не исчезла, и надеялся, что она не заметит отметин на его одежде.

Герберт подошел к распашной двери, которая открывалась в палату его матери, и заглянул в круглые окна, которые были установлены в дверях на уровне лица и всегда напоминали ему видоискатели на перископах подводных лодок.

Она была там, ее лицо было длиной с лошадь.

Его мать редко была менее веселой, но она могла огрызнуться без предупреждения, а в редких случаях, когда у нее было плохое настроение, как девушка с завитком посередине лба в стихотворении Лонгфелло, она была ужасна.

Герберт вздохнул и вошел.

«Блудный сын», - прорычала Мэри. «Вы приходите к своей старой матери…»

Она говорила быстро, но теперь остановилась.

«Нет, я…» - начал Герберт.

«… Только когда тебе захочется?» она закончила торопливо, и Герберт понял, почему она говорила так быстро и почему так внезапно замолчала. Первой удалось закончить предложение до того, как у нее перехватило дыхание, а второму - потому, что это не сработало, и ей пришлось ждать, пока вернется воздух, как при наполнении бачка унитаза. «И не перебивай меня», - добавила она.

Герберт присмотрелся. Ее глаза были окрашены в красный цвет; она плакала.

«Мне очень жаль, что я не приехал повидаться с вами на выходных, - сказал Герберт.

«Слишком занят беготней за убийцами?»

"Да."

«Почему ты не уделяешь больше внимания живым, чем мертвым?»

Герберт пожал плечами; не было ответа, который он считал подходящим.

«И что ты здесь делаешь так рано?»

«Я был в огне. Они привели сюда Ханну.

«Вы пришли только потому, что все равно были здесь?» Она выглядела так, будто он нанес ей смертельную обиду. «Господи Боже, Герберт, это еще хуже». Она остановилась. "Кто такая Ханна?"

"Она друг".

"Подруга?"