Борис Старлинг - Видимость

Как будто безумное безумие нападений Менгеле в Освенциме каким-то образом перешло на Герберта. Он бил, пинал, топал, кусал и долбил, каждый удар был небольшой местью за все зло, которое совершил Менгеле: за ослепление Ханны, за стрельбу в Эстер, за мучения Марии, а также за всех безликих, сотни близнецов. на которых он экспериментировал, тысячи обычных, невинных людей, которых он отправил в крематорий одним движением руки.

Герберт чувствовал себя живым.

О, Боже; он собирался умереть, и он никогда не испытывал такой жизненной силы.

Противовес, чудовищный клин, намеревавшийся разрушить, был почти на них.

Герберт перевел взгляд с нее на Менгеле, стонал, обмякший и окровавленный на выступе.

Выступ был два фута в высоту, два фута в глубину и тянулся через всю комнату. Внезапно Герберт понял, почему он здесь: для безопасности в таких случаях, как этот, когда здесь кого-то поймают.

Либо противовес пройдет над выступом и уперется в стену, и в этом случае Герберт может прижаться к полу с подветренной стороны выступа и позволить противовесу пройти над ним; или он остановился бы у основания уступа, и в этом случае Герберт мог бы встать наверху уступа, прижаться к стене и наблюдать, как противовес остановится в паре футов от его лица.

Но какой?

Судить должно было легко; но он был измучен борьбой, комната была в полумраке, и противовес приближался быстро.

Думать.

Если выступ был преднамеренным дополнением, в чем был уверен Герберт, было бы логичнее, чтобы противовес упирался в выступ, а не у стены; ибо кто захочет нырнуть в сырое и грязное пространство для ползания, если они могли просто стоять прямо?

У него была пара секунд, чтобы решить, не более того.

Герберт посмотрел на землю под своими ногами, где лежал Менгеле.

Если бы противовес должен был проходить над головой, в полу было бы внезапно провалиться, и это лишний шаг вниз. Не было.

Герберт вскочил на выступ и прижался к стене, молясь, что он прав, и думая, что он не задержится слишком долго, чтобы узнать, прав ли он.

Некогда помогать Менгеле подняться, даже если бы Герберт хотел.

Противовес, жестоко и беспощадно невидящий, теперь был прямо перед ним.

Это прекратилось с взрывом раскалывающихся костей и раздавленных органов, разбрызгивая теплые части Менгеле на лицо и одежду Герберта; и Герберт трясся, смеялся, плакал, кричал, балансировал на грани бреда, но был жив и жив.

Разрыв в тумане закончился; туман снова накатился на баржи и оседал, как снег, на дорогах.

Герберт отправил двух офицеров в форме обратно в американское посольство с Полингом; он сам отвез Папворта и Казанцева в городской участок, на полпути к «Слону и замку».

Папворт, конечно, все еще протестовал против своего дипломатического иммунитета; Герберт не имел права делать это, он нарушал закон, Папворт заставлял его платить за это, и так далее, и так далее.

«Одно убийство, может быть, два. Похищение полицейского - меня. Помощь и подстрекательство к нанесению телесных повреждений: нападение Менгеле на мою мать. Когда ваше правительство узнает, что вы делаете, - сказал Герберт, - ваш дипломатический иммунитет мгновенно исчезнет. Но это будет наименьшая из ваших проблем ».

Герберт занял комнату для допросов: голую, без окон, но и без яркого света в лицо. Он послал трех констеблей стоять на страже и приказал им вообще ничего не говорить Папворту. Он вернется, как только сможет.

Он позвонил Гаю и поговорил с Анжелой, которая заверила его, что с Мэри и Ханной все в порядке; довольно потрясен, что неудивительно, но никакого постоянного вреда не нанесено.

Он сказал ей, что попробует зайти позже; но казалось, что впереди у него долгий день.

Затем он позвонил Тайсу и сообщил ему последнюю информацию.

«Если права на экранизацию вашей жизни когда-нибудь появятся, Герберт, я буду первым в очереди», - сказал Тайс. «Вы хотите, чтобы я спустился туда? Или пойти с тобой повидать Силлито?

«Последнее, пожалуйста. И если найдешь комиссара ...

Герберт встретился с Тайсом и сэром Гарольдом Скоттом в Minimax, где присутствие Скотта позволило им, в свою очередь, обойти охранника, секретаря, директора отделения Six, а затем заместителя генерального директора Six, направлявшихся к сэру Перси Силлитоу.

Герберт знал, что с Силлитоу у них было одно бесценное преимущество: сэр Перси был кадровым полицейским, а неофициальное братство Скотланд-Ярда стало глубоким.

Силлитоэ слушал, кивнул, послушал еще немного, пока Герберт рассказывал ему, что произошло. Он ни разу не сомневался в словах Герберта.

Когда Герберт закончил, Силлитоэ позвонил министру внутренних дел сэру Дэвиду Максвеллу Файфу, немедленно назначил встречу с ним и американским послом Уолтером Гиффордом и отвел трех полицейских в Уайтхолл, чтобы Герберт мог повторить свой рассказ.

Герберт ожидал неприятностей. Максвелл Файф был частью традиционного правого крыла Консервативной партии; Гиффорд был личным другом Эйзенхауэра. Вряд ли это были те двое, у кого Герберт хотел бы выманивать особое обращение.

Как бы то ни было, ему не о чем беспокоиться.

В тот момент, когда он сказал, что Папворт убил по крайней мере одного британского гражданина, он привлек внимание Максвелла Файфа.

Когда он указал, что Папворт предал Соединенные Штаты почти десять лет, Гиффорд также попал в эту линию.

Вы понимаете, сказал Гиффорд, что человека, который сделал то, что сделал Папворт, можно было считать американцем только в силу его паспорта, а не нравов. Такое поведение было диаметрально противоположным тому, чего Америка хотела от своих граждан и ожидала от них. Было много миллионов хороших, солидных, честных, богобоязненных американцев, которым было бы противно то, что сделал Папворт; их не следует мазать одной и той же кистью, как одного человека в одном департаменте американского правительства.

Герберт сказал, что не может с этим согласиться. И он имел это в виду.

В этих обстоятельствах Максвелл Файф и Гиффорд согласились на временный отказ от дипломатической неприкосновенности Папворта до завершения расследования, что позволило Герберту продолжить свой допрос без того, чтобы Министерству внутренних дел пришлось пройти через тупик, объявив Папворта персоной нон грата, а Госдепартамент поднял семь шайб. трансатлантической вони. Как только Герберт закончит, к нам приедут следователи агентства.

Другими словами, частное, полу-неофициальное и в высшей степени разумное решение того, что в противном случае могло бы стать сложной проблемой.

Герберт вернулся на станцию ​​«Городок» с приказом на почтовой бумаге из министерства внутренних дел и хлопнул ее по столу перед Папвортом.