Павел Орлов - Оперативный гамбит

А что до их личных взаимоотношений, то жили они в одной комнате, а что и как… Поэтому, когда однажды — с месяц назад — Зинаида сообщила, что Гена — ее законный муж, соседка страшно удивилась. Во-первых, этот Гена Зинаиде в сыновья годился, а во-вторых, они — ну никак не пара. Она — если не совсем опустившаяся, то уж, по крайней мере, не на выданье, не в пример ему: молодой — около тридцати пяти на вид, видный, при деньгах… Какая же они пара? Впрочем, соседке до этого дел особых не было, поскольку, повторяю, проблем у нее с новым жильцом не возникало.

А про мамино здоровье сказала, что за последние годы, когда она пить стала сильно, то и сдала заметно. Жаловаться она никогда не жаловалась, но, когда человеку за шестьдесят, болячки не спрячешь. Тем не менее, когда Зинаиду забрали в больницу — «скорую» вызывал Гена, — это было как гром среди ясного неба. Еще утром они вдвоем чай пили на кухне, и Зинаида про здоровье и словом не обмолвилась, да и выглядела как обычно. А уж известие о смерти соседки, последовавшей буквально через три дня после госпитализации, повергло старушку в настоящий шок.

Похоронами занимался новоявленный муж, уже прочно обосновавшийся на новой площади. Сделано все было быстро, а как там и что — соседка не знает, поскольку ее саму не пригласили, чем, кстати, страшно обидели…

— Подожди, Лен!.. — Я уже немного устал от этой истории и к тому же не совсем понимаю, какое она имеет отношение ко мне и к той замечательной фирме, которую я имею честь представлять. Да и, откровенно говоря, хотелось бы с Ленкой поговорить о чем-либо другом. — Я, разумеется, твоей подруге сочувствую, но что вы от меня-то хотите?

— Я не знаю, Павел. Понимаешь, тут ведь явно все незаконно. Не может быть у Вериной мамы мужа — так вот, невесть откуда… Не могла она Вере об этом не сказать. И теперь он живет в этой комнате, хотя на нее никаких прав не имеет, а Вера, которая там с рождения жила, теперь на улице оказалась. Она сейчас пока у меня остановилась, благо семья на даче, только…

— Постой! — Я слегка сжимаю Ленкин локоть. — Я еще раз говорю — я все понимаю и твоей Вере сочувствую. Но поймите же вы, наконец…

Я неспроста употребил множественное число, поскольку ко мне вот так же много раз обращались друзья, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей. У всех свои проблемы, но суть одна — обидели, и единственный, кто может помочь, — это ваш покорный слуга. Эх, да если бы я мог всем помочь…

— …поймите вы наконец, что я — не суд, не ЖЭК и не ЗАГС. Наша задача — преступления раскрывать. А где здесь преступление?

— А что ж, по-твоему, чужую комнату отнимать — это не преступление?

— Хорошо… — вздыхаю я, поскольку женщине, которая к тому же еще и «на эмоциях», растолковывать особенности функционирования нашей бесподобной правоохранительной системы — это то же, что разъяснять нильскому крокодилу правила узбекской грамматики. — Тогда давай так: соседка что — соврала, что Гена — Вериной мамы законный муж?

— Ну, я не знаю… — уже не так уверенно произнесла Ленка. — Но согласись, что это, по меньшей мере, странно, когда…

— Это далеко не самое странное в этой жизни! — наставительно замечаю я, не давая моей собеседнице вновь завести сказку про белого бычка. — Леночка, ты пойми, что я могу верить только фактам. Поэтому давай предположим, что это действительно так — в смысле, Гена действительно… хмм… Верин отчим… Я говорю — предположим! — повышаю я голос, видя, что Ленка опять порывается вступить в дискуссию. — Если это так, то его пребывание в этой комнате никак не назовешь незаконным. К тому же — ты не допускаешь мысли, что Верина мать могла его прописать, а? А если комната приватизирована — то и вообще завещать?

— Ты у меня спрашиваешь, как будто я у него паспорт смотрела… — Ленка и сама уже устала от этого разговора.

— Леночка, милая, так а я-то тем более не знаю, как там и что. Комната приватизирована?

— Павел, ну откуда же я знаю? Ты такие вопросы задаешь, что…

— Я задаю вопросы, которые в данном случае крайне важны. Иначе я просто не представляю, как в этой ситуации твоей подруге можно чем-то помочь.

— Никто не может помочь, даже ты… — тяжело вздыхает Ленка. И ведь понимает, бестия, что бьет ниже пояса!

— Да я же не отказываюсь [7] Разве я могу ей отказать?.. . Только чтобы действительно помочь, надо знать ситуацию досконально. Ты пойми, что в нашей замечательной стране на каждый параграф правил и законов — по два тома дополнений, исключений и разъяснений. Каждая закорючка роль играет. А если того не знать, этого не знать — то и браться за дело не стоит… Твоя подруга еще здесь? — спрашиваю я после короткой паузы.

— Конечно.

— Пусть завтра ко мне подъезжает — лучше после обеда. Местный телефон у меня — 345, запоминается легко: три-четыре-пять. Там внутри — в холле перед проходной — на столе аппарат стоит. Пусть Вера меня наберет, и мы с ней переговорим.

— Спасибо, Павел! — Ленка слегка прижимается ко мне. — И прости, что я тебе надоедаю.

— Мне это доставляет удовольствие, — я говорю без всякой иронии. — Только, Лен: я ничего конкретно не обещаю. Пока я обещаю только с твоей Верой переговорить, а чем этот разговор закончится — заранее сказать не могу. Это чтобы вы никаких иллюзий не питали по этому поводу. Я смогу что-то сделать, если в этой истории будут усматриваться признаки преступления…

Тьфу ты — мент поганый!.. С любимой женщиной таким языком разговариваю. Нет, недаром «мент» и «менталитет» — слова однокоренные.

— Кроме того, я далеко не исключаю, что у Гены этого и брак зарегистрирован, и прописка имеется. Тогда я ничем помочь не могу — разве что адвоката хорошего посоветовать. Вот ты говоришь, что Верина мать пила сильно. Может, за это как-то зацепиться можно — я просто не знаю…

— Я поняла, Павел, — кивает Ленка. — Все равно — спасибо тебе еще раз.

Она вдруг останавливается и смотрит на меня как-то смущенно.

— Ты чего? — удивленно спрашиваю я, — Метро же — вон где!

— Я на автобус — вот остановка. Мне от метро идти минут десять, а автобус останавливается почти у дома. Намного быстрее получается.

Ясно… Мавр сделал свое дело — мавр может уйти. Видимо, досада настолько явно отобразилась на моей физиономии, что Ленка вновь хватает меня под руку и ласково так начинает уговаривать:

— Павел, я сегодня и вправду тороплюсь. Прости, хорошо? Мы с тобой обязательно еще увидимся, когда я буду посвободнее, чтобы никуда не торопиться.

— Заметано! — наигранно веселым тоном отвечаю я, не стараясь при этом делать вид, что верю ее словам.

Однако мы оба понимаем, что такая встреча навряд ли когда-нибудь состоится, и что если опять какая-нибудь подруга или родственница не попадет в какую-нибудь историю, то Ленка мне больше не позвонит. Интересно, кстати: чего это она так домой торопится, если все равно семья — на даче?.. На свидание? Тогда мои цветы ей очень кстати… Но она вдруг приподнимается на цыпочки, целует меня в щеку и неожиданно ласково шепчет: