Павел Орлов - Оперативный гамбит

Господи, как же они все похожи друг на друга… «Мамой клянусь…», «Покушать…»

— Спасибо! Только вы подождите с «покушать» — нам еще надо с делами закончить. Сейчас напишите объяснительную на имя начальника РУОП. Тогда-то и тогда-то, в ходе проведения специальной операции вы были задержаны сотрудниками милиции, при личном досмотре у вас изъяли то-то и то-то, после чего вы были доставлены в РУОП. В ходе исследования выяснилось, что порошок представляет собой соду. Напишите, известно ли вам о том, как он к вам попал… Сергей! — Платонов устало поднимает на меня глаза. — Помоги гражданину написать объяснение, я через пять минут вернусь…

ОБЪЯСНЕНИЕ

Поясняю, что 4 октября **** года при проведении рейда в кафе «Гянджа» я был задержан сотрудниками РУОП потому что у меня нашли какой-то порошок. Это не мой порошок. Как он оказался у меня я не знаю и пояснить не могу. Я был доставлен в РУОП. Потом провели анализы и оказалось что это сода. Я был отпущен.

В другой ситуации он бы у меня такое объяснение попросту сожрал, но сейчас пусть будет именно в таком виде — ни у кого не возникнет сомнения в авторстве. Платонов, кстати, такого же мнения, поскольку, судя по стилю документа, не вмешивался в творческий процесс его создания и лишь по окончании внес некоторые коррективы. Ниже все тем же неуверенным почерком кавказца было начертано:

«Дополняю: 1. Порошок нашли у меня в кармане пиджака. При досмотре я сам достал его оттуда. 2. Я не знаю как этот порошок оказался у меня в кармане. Я никого не подозреваю кто мог его туда положить.

— Ну что же, Рагиф Раджабович! Можете быть свободны… Хотя нет, стоп! Забыл совсем… Проверьте-ка ваши вещи! — Я указываю на лежащее здесь же на столе имущество: дипломат, поверх которого сложены портмоне, ключи и прочие безделушки.

— Все в порядке — нет проблем! — Раджабов встает со стула, берет бумажник и, не раскрывая, засовывает в карман.

— Нет уж, давайте-ка как положено! — останавливаю я нашего клиента. — Пожалуйста, при нас проверьте все, деньги лично пересчитайте.

Раджабов снисходительно улыбается, вынимает портмоне и бегло пересчитывает купюры. Оттуда не пропало ни рубля, и наш гость, кажется, этим приятно удивлен.

— Все в порядке, командир!

— Отлично. Теперь дипломат!

— Там ничего ценного нет — только бумаги.

— А кто его знает? — пожимаю я плечами. — Иные бумаги, знаете, миллионы стоят.

Кавказец открывает дипломат, просматривает (несколько более внимательно, чем должен был бы, — или мне это показалось?) содержимое.

— Все на месте.

— Хорошо, — удовлетворенно киваю я. — Какие-либо претензии к нам имеются?

— Нет, что вы, какие претензии? — слегка улыбнулся тот. — Все нормально.

— В таком случае… Вот ваше объяснение… Вот тут — под основным текстом напишите, пожалуйста…

Раджабов подсаживается к столу, берет протянутую Платоновым ручку и с готовностью глядит на меня.

— Все изъятое у меня имущество… — будничным тоном диктую я. — Имущество… деньги и документы… возвращены мне полностью… в целости и сохранности… Никаких претензий к сотрудникам милиции… по поводу моего задержания… пропажи или порчи принадлежащего мне имущества… не имею. Все правильно? — переспрашиваю я, когда кавказец заканчивает писать.

Тот молча разводит руками в стороны — правильно, разумеется.

— Тогда, пожалуйста, снова подпишите… Вот здесь… Хорошо… А вот здесь дату поставьте… Все! Спасибо, Рагиф Раджабович, и еще раз извините, но это ваша вина — с кем-то из глупых шутников пообщались, — улыбаюсь я, стараясь изобразить на физиономии некую смесь смущения и радушия.

— Все нормально, товарищ подполковник! Нет проблем… До свидания! — Раджабов сердечно пожимает всем нам руки и в сопровождении Павлова покидает кабинет.

А я устало опускаюсь в кресло, ибо чувствую себя как выжатый лимон… Хотя нет! Правильнее было бы сказать — как дирижер сразу после того, как прозвучал последний аккорд монументального произведения с чрезвычайно сложной партитурой. Еще не грянули овации, еще скрипачи не опустили смычки, еще дрожат литавры… Но — уже все!

«Ну и что?! — возмутится иной читатель, отрываясь от книги. — Бред собачий… Соду какому-то кавказцу в карман засунули, целый спектакль из этого устроили… А смысл-то в чем?»

А вы что хотели — чтобы я ему действительно героин засунул?! Нет, дорогие мои! Я, уж если и выхожу иногда по необходимости «из плоскости правового пространства», то стараюсь от этой самой плоскости далеко не удаляться — а то потом больно падать будет. Хотя, положа руку на сердце, этому дусту я мог бы положить и героин — совесть бы не замучила. Но парадокс ситуации состоит в том, что в данном случае сода будет как раз эффективнее. Что касается смысла… Видите ли, если для вас все вышеописанное прозвучало увертюрой, то для меня как раз наоборот — заключительными аккордами. Впрочем, в опере часто так бывает — увертюра перекликается с эпилогом. А собственно первый акт этой оперы состоялся несколько недель назад. И кто хочет — слуш… то есть — читайте!

В основу книги положены действительные события. Однако любые совпадения имен и фамилий, адресов и телефонов, марок или номеров автомобилей, наименований фирм и т. п. являются чистой случайностью, не имеющей никакого отношения к реальным персонажам.

Веризм (итал. verisimo, от vero — истинный, правдивый) — течение в итальянской литературе и искусстве… В основе веристских опер — житейская бытовая драма…

Ленку Мильченко я не видел уже лет, наверное, пятнадцать. Да нет, какой там пятнадцать — больше даже! Собственно говоря — со школы, с самого выпускного вечера. Позднее, когда мы пару раз собирались классом — последний раз на пятнадцатилетие выпуска, а это тоже уже черт-те когда было, — она на эти встречи почему-то не приходила. Конечно, мы слышали друг о друге от общих знакомых, да и раза три или четыре случайно сталкивались в метро и на улице, но по-настоящему, повторяю, не виделись, страшно сказать, сколько лет. А тут вдруг звонит! Немудрено, что по голосу я ее в первый момент и не узнал.

— Господи, Ленка!!! Ленка Мильченко! Какими судьбами?!

— Встретиться хочу… — рассмеялась она. — Когда ты сможешь? Кстати, я уже давно не Мильченко, а Кедрова, и…

— Для меня ты всегда останешься Мильченко, — весело перебил я. — А что касается встретиться, то для тебя — в любое время! Тем более что я до сих пор не женат, а ты, как доносит разведка, в разводе.