Лора Маршалл - Запрос в друзья

— Это не так. — Слезы начинают течь из моих глаз. — У меня не было выбора. Я всегда была на расстоянии от всех и всего, с тех пор как исчезла Мария. Пока я была с тобой, мне казалось, я не так далеко от всех, потому что ты все знал; по крайней мере, ты знал, кто я на самом деле. Но потом ты бросил меня… — Я не в состоянии продолжать, рыдания сотрясают мое тело. Сэм протягивает руку и берет мою, форма его ладони знакома мне, как своя собственная. Я выдергиваю руку и ожесточенно вытираю слезы.

— Не надо, — говорю я. — Не трогай меня.

Он вновь берется за руль, и некоторое время мы едем молча.

Я хотела бы, чтобы меня поддерживал кто-нибудь другой, чтобы Сэм не был единственным человеком в моей группе поддержки. Я сомневаюсь в том, что он когда-нибудь был в моей группе поддержки, или — может, это вообще свойственно большинству людей — он поддерживал только самого себя.

В молчании мы мчимся по шоссе A11, вокруг простираются пейзажи Норфолка; высокие небеса и бесконечные поля вновь засасывают меня. Никогда еще дорога не была такой долгой. Пока мы летим по шоссе, нахожу в сумочке старый билет на поезд и рву его на мелкие кусочки. Ни Сэм, ни я не знаем, где находится Вудсайд-стрит, и как только мы въезжаем в пригород Шарн-Бей, я справляюсь по карте в телефоне. Мы сворачиваем налево с главной дороги в район современных угловатых домов с аккуратными ухоженными садиками и навороченными автомобилями. Третья по правой стороне — Вудсайд-стрит, мы медленно движемся между двумя рядами коттеджей.

— Остановись подальше, — говорю я, когда мы подъезжаем к одиннадцатому номеру. — Встань здесь.

Сэм притормаживает, а я уже открыла дверцу и несусь по улице.

— Луиза! — кричит он мне вслед.

— Сиди на месте, — отвечаю я, и ему остается только в отчаянии провожать меня взглядом.

Я наэлектризована до такой степени, что уверена: если сейчас кто-нибудь до меня дотронется, его отбросит, как от удара током. Есть что-то освобождающее в том, чтобы начать действовать, восстановить хотя бы частично контроль над ситуацией, особенно после нескольких недель выжидания, бегства и реагирования на удары. Я бегу по улице: 19, 21, 23, 25, 27… И вот я на месте. Дом номер 29 выглядит достаточно безобидно. В то время как окна в других домах заманчиво светятся из-за закрытых занавесок, в этом доме все тихо и темно. Я открываю заржавевшие ворота и иду по тропинке. Весь передний двор выложен плиткой, сквозь щели в которой пробиваются сорняки. По бокам узкой полосой высажены цветы, за ними тщательно ухаживали, но это было давно.

Верхняя часть синей входной двери украшена двумя ромбовидными панелями из матового стекла. Я поспешно, пока не передумала, поднимаю руку, чтобы нажать на звонок, и понимаю, что дверь не заперта. Медленно, контролируя каждый вдох, я открываю ее и осторожно захожу. Она скрипит. Захожу внутрь; пыльный ламинат поскрипывает у меня под ногами, и звук эхом разносится по коридору. Я чувствую запах плесени и забвения, накопившийся здесь за долгие сырые дни.

У коттеджа два входа, и по обе стороны от меня тянутся коридоры. Я делаю несколько шагов, напрягая слух в полной тишине. Осторожно заглядываю в комнату слева. Это гостиная. В свете уличной лампы вижу старомодную зеленую мягкую мебель — комплект из трех предметов, расставленный вокруг журнального столика со стеклянной столешницей. В сосновом буфете пылятся выставленные сувениры и фарфор. На верхней полке различаю одинокую фотографию в серебряной рамке, украшенной причудливыми завитками. На фотографии то самое лицо, на которое я смотрела последние несколько недель, — школьное фото Марии. Отступаю и разворачиваюсь, чтобы заглянуть в комнату по другую сторону коридора. Там тоже пусто и темно, она похожа на гостевую спальню. Единственная мебель — двуспальная кровать, покрытая накидкой персикового цвета, с оборками.

Возвращаюсь в коридор. Хочется броситься бежать, выкрикивая имя Генри, но мне надо действовать спокойно. Хватаюсь за дверной проем гостевой спальни, пытаясь справиться с дыханием. Прямо напротив меня в конце коридора — закрытая дверь. Парой метров дальше есть еще две похожие двери по обеим сторонам коридора. Обе плотно закрыты. Я делаю шаг вперед, потом еще один. Подхожу к этим дверям. Смотрю то на одну, то на другую, потом протягиваю руку и медленно-медленно нажимаю на медную ручку. Дверь бесшумно поддается, и я вижу ванную, чистую, хоть и старомодную, с сантехникой цвета авокадо. Липкая от страха, я вхожу в ванную и осматриваюсь. Тут тоже никого. Сдавленно всхлипываю от облегчения, смешанного с ужасом. Прикрываю дверь ванной и поворачиваюсь к комнате справа; по моим предположениям, это еще одна гостевая спальня. Берусь за ручку двери, стараясь подавить панику, которая захлестывает меня с каждой секундой. Я не могу сейчас закричать. Отворяю дверь, понимая, что в комнате горит свет. Наконец вижу его источник — это обычный торшер, стоящий около письменного стола.

За столом, глядя в экран компьютера, спиной ко мне сидит женщина. Ее длинные полуседые волнистые волосы распущены и ниспадают на спинку стула. Она держится ко мне спиной, и я судорожно осматриваю комнату, стараясь увидеть все что можно, пока она не повернулась. На полу — деревянная железная дорога; пути проложены замысловатым узором, который я, к своему ужасу, узнаю — так строит дорогу Генри. Слева от компьютера на стене прикреплено мое фото из «Фейсбука». Рядом — копия статьи из местной газеты, где рассказывается о том, как я получила приз за дизайн, и распечатка благодарности от Розмари с главной страницы моего вебсайта. С правой стороны — фотографии Софи, много фотографий. Со стены она позирует и надувает губы, посылая мне воздушный поцелуй. Есть еще вырезка из той же местной газеты — статья про Софи и ее портрет, на котором она выглядит идеально, даже пробежав десять километров с розовыми крылышками феи. На экране компьютера открыта страница Марии на «Фейсбуке».

— Мария? — шепчу я.

Женщина отодвигает стул, встает и поворачивается. Я смотрю в карие глаза, ясные и холодные. Но лицо покрыто морщинами, кожа на руках обвислая, пальцы шишковатые. Мой мозг пытается осознать, кто стоит передо мной. Конечно, Марии сейчас исполнилось бы сорок, я и не ожидала увидеть юную девочку. Но этой женщине по крайней мере лет шестьдесят пять. Это не Мария. Это ее мать — Бриджит.

Язамерла в дверях. Бриджит. Ну конечно, это Бриджит. В голове проносятся картинки: Бриджит, маячащая на пороге комнаты Марии с чаем и печеньем, в ее глазах светится надежда; Бриджит в темноте под дождем идет, поддерживаемая под руки, в школьный офис, ее лицо выражает в равной степени страх и гнев. Бриджит тщательно подбирает ежегодный подарок на день рождения Эстер, ее разбитое сердце пластырем скрепляет мысль, что это подарок от Марии.