Елена Селиванова - Трагедия в доме № 49

Володька положил пистолет в карман, достал со шкафа аккордеон, разбил копилку и, набив мелочью полные карманы, побежал догонять ребят. На вопрос, сколько стоит билет на Дальний Восток, они только рассмеялись.

— На что нам такая роскошь? Залезем в товарняк — доберемся не спеша, — сказал Юровин.

В товарный поезд вскочили почти на ходу. Пока Володька старался поудобней улечься на уголь, кто-то из ребят успел выкрасть в другом вагоне пять меховых телогреек.

Мелькали озера, реки, перелески. Когда поезд остановился на небольшой станции, неожиданно раздался голос:

— Эй, кто там, слезайте!

Все притихли.

— Ваши документы! — обратился милиционер.

Юровин огрызнулся:

— Паспортов мы еще не получили.

— А ну, слезай! Все, все слезайте! Ишь, путешественники беспаспортные. Телогреечки захватите с собой! Как инкубаторные, у всех одинаковые.

— А они не наши. Здесь они лежали, в вагоне, — соврал старший из парней.

— Там разберемся, кто их вам под бочок положил…

По пути в отделение милиции один из ребят выстрелом из пистолета ранил милиционера…

Три дня скрывались подростки в лесу, а потом решили добираться пешком до Челябинска. Шли по путям. На разъезде их задержали, а Юровину и Володьке снова удалось убежать в лес. Спали ночью в шалаше, прижавшись друг к другу. Вот тогда и рассказал Володьке Юровин под большим секретом, что капитан вовсе не капитан и никакой он не заслуженный, что ордена и медали у него краденые, что с ним не один грабеж совершили ребята. И еще Юровин сказал, что есть такая статья в Уголовном кодексе, когда все, кто состоит в банде, отвечают друг за друга.

— Вот ты и я были с бандитами, спали на краденой телогрейке, видели, как ранили милиционера, бежали от милиции. Мы с тобой тоже бандитами стали. И никуда теперь не деться. Нам с тобой, как и капитану, грозит расстрел, — объяснил дружок.

Володьке хотелось кричать, что он не такой, что он не бандит. Но кричать было бесполезно. Здесь, в лесу, его мог услышать только Юровин.

Через несколько дней, в дождливую, ветреную ночь, усталый, голодный и оборванный постучал Володька в окно родного дома. Мать, не спросив кто, сразу открыла дверь.

Пока горели в печи его лохмотья и грелась вода для мытья, он жадно ел гречневую кашу. Всю ночь сидела у кровати сына мать. Он рассказал все — как бежал, как на станции был продан аккордеон и, наконец, то, что узнал в лесу о Юровине и «капитане».

— Завтра эти бандиты придут за мной. Я теперь у них в руках. Что делать, мама? Что делать?

— Спи! Завтра решим. Я пойду пистолет в реку брошу, пока темно. Додумался подарочек такой мальчишке преподнести!

Утром в окно постучали. Сквозь сон Володька слышал, как мать громко говорила кому-то, что сына нет дома, что его на «скорой помощи» увезли в больницу, а в какую, она сама еще не знает.

Пока Володька спал в квартире, закрытой на замок, мать впервые в жизни стояла на базаре, продавая все, что можно было унести из дома в двух чемоданах — пальто, часы, платья. Лихорадочно работал мозг. Только бы успеть, только бы «дружки» не встретились с сыном. К вечеру она пришла домой. В кармане были билет и деньги.

— Вставай, сынок, скоро отходит поезд. Поедешь к отцу во Львов. В адресном столе узнаешь адрес. Вот, я записала все об отце — где и когда родился, место рождения. Пусть он тебя в морское училище устроит или к кому-нибудь из родни пошлет. А я отсюда тоже уеду. Ты мне писем не пиши. Перехватят письмо — и узнают, где ты, — тихо говорила мать, хотя в комнате, кроме них, никого не было.

…Отец встретил сына неприветливо:

— Откуда адрес узнал?

Дождавшись, наконец, ухода мачехи, Володька, сбиваясь, рассказал отцу о беде.

— Зачем ты матери сказал о пистолете? Дурак! Отца родного продал! Знаешь, что меня из-за тебя, щенка, посадить могут?

Лицо отца перекосилось в злобе.

— Если тебя арестуют и спросят, скажешь, что пистолет нашел. Понял?

Да, сын понял. Понял, что мог простить отцу многое, но только не трусость. Может быть, в ту минуту умерла в нем слепая любовь к родителю. Может быть, в тот день решил сын, что обязательно сменит отцовскую фамилию.

— Какая противная у тебя фамилия! — сказал он утром. — В учебнике зоологии сказано, что пасюк — это вид какой-то крысы.

— Лучше носить крысиную фамилию, — злобно ответил отец, — чем связаться с бандитами.

Володьке, как тогда в лесу, захотелось крикнуть, что он не бандит, бандитом не был и не будет никогда. Но разве этот чужой человек мог понять его? Нет! Володьке могла поверить только мать. Всю ночь он не сомкнул глаз. Было ясно: оставаться в доме отца нельзя. «Пойду я лучше учеником на завод. Общежитие дадут!» — решил парень.

— Буди своего лоботряса! — услышал бы Володька голос мачехи, если бы не ушел ранним утром из отцовского дома навсегда, оставив на столе записку:

«Прощай, отец! За беспокойство извини. Из первой получки вышлю тебе все расходы на меня за ту неделю, что жил у вас. Только учти, что никогда не буду тем, кем ты назвал меня. А сыном меня не считай. За пистолет не бойся! Я не подлец, чтобы выдать того, кто когда-то был мне отцом».

— Баба с возу, кобыле легче! — сказал жене отец, прочитав записку.

Без отрыва от производства окончил Володя девятый и десятый классы. Потом служил в военно-морском флоте. Заочно учился в институте.

На корабле его любили. Никто не мог так хорошо играть на аккордеоне, никто не мог состязаться с ним за шахматной доской. Многим казалось, что все ему дается легко, что он прямо-таки звезды с неба хватает. Удивляло одно — ему никто не писал писем.

— У тебя нет родных? — спросил как-то Владимира командир. По тому, как помрачнело лицо парня, как сжались кулаки, командир понял, что у него на сердце горе.

Несколько дней ходил Володя темнее тучи, а потом сам пришел к командиру и обо всем, что было на душе, рассказал.

— А теперь сообщите обо мне прокурору. Если вы этого не сделаете, вам грозит судебная ответственность. Есть такая статья в Уголовном кодексе.

— Брось, друг, дело тут не в статье. Дело в том, что невозможно всю жизнь носить на сердце такой груз. А потом мать? Почему ты о ней не подумал?

— Мать жалко… Как вспомню о ней, так тоска гложет. Сам к прокурору много раз ходил. Иногда даже до самых дверей доберусь, очередь отстою. Но как прочитаю табличку с надписью «Прокурор», так ухожу обратно.

— А может, трусишь, Пасюк? — спросил командир, положив руку на плечо Володи.

В тот день в кабинет прокурора вошли двое. Высокий юноша, сняв бескозырку, отрапортовал:

— Владимир Пасюк, старший матрос, явился с повинной…

Первое письмо от сына мать получила неожиданно после многих лет разлуки. Письмо пришло в Челябинск, куда она вновь вернулась. Тысячи раз перечитывала долгожданные строчки.