Елена Селиванова - Без белых роз

— Зачем мне пятнадцать? Я не спекулянт!

— Ну хорошо-хорошо, не волнуйся, — перешел на приятельский тон Мильтов. — Пусть тебе тринадцать, а мне всего две… Покупатель железный — когда скажешь, тогда к нему и поедем. А сейчас ставь машину на стоянку, покажу, где я живу, — предложил Мильтов.

…Поездка в райцентр к «родственнику» успехом не увенчалась, поскольку родственника не существовало. Но время поджимало, и хозяин машины согласился оформить в нотариальной конторе договор, по которому он передает Мильтову «Волгу» для продажи, а тот обязуется вернуть вырученные деньги. В нотариальной конторе, однако, разъяснили, что такие сделки оформлять не положено. Договор о займе — пожалуйста, можно. На том и порешили. Сошлись на сумме месячного займа — 11 700 рублей.

«Продавец» решил: не будет машины — вернут деньги по договору займа. Остальное известно: «доверенное лицо» исчезло, удивляясь доверчивости компаньона.

…Меж тем Мильтов добрался до одного из совхозов Кустанайской области, где нашел покупателя на «Волгу» — некоего Томаева. Сторговались на сумме 11 630 рублей. Оставался пустяк — оформить сделку. Покупатель отдал продавцу свой паспорт, а автомашину закрыл на три замка.

В Челябинске Мильтов с чужим паспортом и техническим паспортом машины привел в автомагазин № 2 случайного человека с базара, с которым сговорился за бутылку водки, и представил его как покупателя Томаева. Работники магазина вместе с директором даже не поинтересовались, где автомашина, за продажу которой взыскивается семь процентов комиссионных. Все оформили по бумагам и со слов «доверенного лица», в том числе и техническое состояние «Волги», и процент ее износа. Стоимость автомашины определили «с потолка» в девять тысяч рублей.

Так было заведено, и старший продавец, оформившая справку-счет на куплю-продажу, пояснила в суде: «Я смотрю только в паспорт, чтобы человек был похож. На остальное нет времени: у нас же уйма машин проходит. План товарооборота и премия зависят от семи процентов комиссионных…»

Немудрено, что в таких условиях жуликам и тунеядцам — раздолье. На суде выяснилось, что фигура Мильтова уже давненько примелькалась. Не раз он оформлял доверенности то на куплю-продажу автомашины, то на права их вождения. Но никому и в голову не пришло поинтересоваться сомнительной личностью. Вот и разъезжал Мильтов по городам и деревням страны, пока не закончил свои путешествия на скамье подсудимых в суде Советского района Челябинска.

Денег, полученных за автомашину с Томаева, у мошенника, конечно, не оказалось. «Украли, — беззастенчиво объяснил он суду. — Целый вечер пили коньяк, утром проснулся в степи — без гроша…»

…За мошенничество суд приговорил Мильтова к шести годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима с конфискацией всего имущества и возмещением ущерба потерпевшему инженеру-автогонщику.

За окном шумел ветер. На соседнем балконе стучали о перила привязанные к санкам лыжные палки.

Ноет плечо, болят суставы ног. Лечь спать? Может, как в прошлую ночь, приснится Димка. Не тот, что стоял бритый перед судьями. А давнишний Димка, что, прибежав из школы, швырял портфель, хватал лыжи и до вечера уходил с мальчишками в лес. Возвращался румяный, весь в снегу, и еще с порога кричал:

— Батя! Есть давай! Мы сейчас с Витькой в кино пойдем.

— А уроки?

— Чего ты опять с уроками? Я в классе все запоминаю.

— А стихи?

— Перед сном выучу.

Вернувшись из кинотеатра, он дважды вслух прочел стихотворение и вытащил из-под подушки толстую потрепанную книгу.

— Думаешь, дам до утра читать?

— Да я только часик один почитаю, честное пионерское!

— Знаю я твой часик с гаком!

Иван Васильевич задергивает шторку на окне и гасит свет, ловя себя на том, что разговаривает сам с собой.

Нет сейчас с ним Димки. Только ветер шумит за окном, да стучат проклятые палки. Сколько раз просил Витькиного отца убрать их с балкона. Да этому пьянице хоть говори, хоть не говори. И сынок-дылда весь в отца.

Права была жена-покойница, когда даже на порог Витьку не пускала. А умерла — отбился Дима от рук. Особенно, когда в доме появилась мачеха.

— Уроки? Ты их сам учи с молодой женой, а мне они осточертели! Работать на завод с Витькой пойду, чтобы твой хлеб не есть!

— Тебя кто хлебом-то попрекает?

Не выдержал отец, схватился за ремень, а сын за дверь, да так ею хлопнул, что штукатурка полетела. Больше домой не появлялся.

А вскоре Димку и Витьку судили. Первого за убийство в драке, второго за изготовление финского ножа. Спрашивали на суде Ивана Васильевича, как сын дошел до такой жизни. Развел он руками: мол, ума не приложу.

На свидании наказывал строго-настрого:

— Работай получше! Зубоскаль поменьше! Чего ты на всех обозлился? Дома мачеха тебе мешала. Радуйся теперь! Ушла. Один как бобыль живу. Заболею — некому стакана воды подать.

— Сижу-то я за Витьку. Это он убил, а я лишь драку разнимал да его нож из раны вынул.

— Почему на суде об этом не сказал?

— Витьку пожалел. Он говорил: «Ты шкет. Тебе больше десятки не дадут, а меня могут в расход пустить!»

— Значит, пожалел?

— А ты бы нет?

— Нет!

— Рассказывай байки, батя! Знаю я тебя. Ты, наверное, о жёнушке молодой плачешь больше, чем о маме?

— О них не грех и поплакать. Обе они женщины хорошие были. Но об убийце плакать, да еще сидеть за него только дурак станет.

— Мы с ним на пересылке в одну камеру попали. Я его, подонка, пожалел: передачей поделился и свитер с себя снял. Он меня отблагодарил: спер мои шерстяные носки, которые еще мама вязала.

— Какой спрос с подлеца?! Друзья-то твои школьные, кто в институте учится, кто в армии служит, а двое в моем цеху работают — Петька-рыжий и Серега. Все о тебе спрашивают. Писали они письмо прокурору. Это, говорят, Витькина работа. Дима не мог убить.

— Неужели писали? А я на руке две пословицы латинские наколол: «Верный друг — редкая птица» и «Человек человеку — волк».

…Два месяца не писал отец сыну. Решил сам ходатайствовать за него. Несколько раз переписывал жалобу. Все казалось не так. Мучило, что не все сказал и не все знал по делу. Даже пожалел, что в свое время бросил учебу. Теперь бы вот как пригодилось. Тридцать лет кочегарил. У печи меньше потел, чем над жалобой. И все равно вроде бестолково получилось. Придя с работы, заглядывал в почтовый ящик — не пришел ли ответ… Наконец увидел долгожданный конверт. От волнения не сразу достал из кармана очки. Не сразу одел их — тряслись руки. Не сразу понял, что в жалобе отказали.

На следующий день отправился Иван Васильевич к адвокату. Понес приговор, адрес сына и адрес колонии, в которой отбывал наказание за новое преступление Витька. Очень просил: