Александр Барр - Одна в пустой комнате [litres]

Я сейчас, наверное, потерял много крови.

Этот гад всего меня изрезал. Смешно подумать, у меня на лице, считай, стокилограммовая металлическая катушка, а я переживаю о порезах ножницами.

Что может быть хуже смерти?

Не самый приятный вариант, если ты неизлечимо болен. Если болезнь вызывает боль. Если ты, например, не можешь двигаться и жить полноценной жизнью…

Нет.

Все равно уверен, хуже смерти ничего нет в этом мире.

Странное дело, лежу в крови, вероятно, при смерти, а мне совершенно не больно. Федор Петрович хорошенько меня обработал, славно размял, а я чувствую себя вполне так нормально.

Нужно открыть глаза.

Хах.

Здорово, наверное, открыть глаза, которые валяются в луже собственной крови, недалеко от размозженной всмятку головы. Открыть и посмотреть на себя со стороны, так сказать.

А если это очередной обман? Что, если я еще могу спасти Риту, но вместо этого разлегся на полу и жалею себя.

Нужно подниматься. Нужно открыть глаза.

Теперь, когда я определился, кто «я». Нужно вставать.

Я тот голос, который спасет Риту. Голос, который все это время мешал ее убить. Каждый раз спасал ее. И сейчас фальшивка не расправится с девушкой.

Я не позволю!

Я не спас тех людей, но Риту этот гад не тронет…

Я открываю глаза.

Я сижу перед зеркалом. В отражении вижу Федора Петровича. Кажется, он не чувствует моего присутствия. Он насвистывает веселую мелодию и укладывает волосы.

Он напялил свою самую нарядную одежду. Рубашка в полоску, брюки. Он готовится к своему главному шедевру.

Он ковыряет ногтем в зубах. А за его спиной отражается Рита. Она лежит без одежды. Она распята на столе. Возле нее разложены инструменты. Пол застелен клеенкой. Рядом приготовлены пакеты для мусора.

Фальшивка улыбается себе.

Он закуривает и подвигает ближе пепельницу-слоненка. Она липкая. В чьей-то свежей крови. Он вытирает салфеткой пальцы. Это часть его игры, часть ритуала. Подделка использует пепельницу как чернильницу. Внутри слоника налита чья-то кровь.

Окурки плавают в густой жидкости. Пепел смешивается с алыми чернилами. Окурки действуют как загуститель.

Фальшивка достает кисть.

Он окунает ворс в чернильницу и пишет на зеркале. Пишет поверх списка упражнений для мышц лица. Поверх моих напоминалок с латинскими названиями костей черепа. Тонкие струйки от букв стекают по гладкой поверхности.

Фальшивка чертит символы, значение которых он теперь знает. Я сам того не желая ему их расшифровал. Он знает, для чего я сделал эту надпись, но все равно ее пишет.

Выводит грязной краской послание и улыбается своему отражению с зажатой во рту сигаретой.

Это часть его игры. Часть отвратительного ритуала.

Вокруг рассажены манекены. Они сидят и натянутыми лицами следят за происходящим. Они ждут начала представления. Ждут кровавого действия. Их безглазые головы направлены на обнаженную пленницу, на распятую на столе Риту.

Фальшивка заканчивает с надписью.

Он тушит сигарету и отодвигает слоненка. Делает глоток воды. Одним махом проглатывает полстакана и тут же доливает воду до краев. Ему это важно. Он любит, чтобы стакан оставался полным.

Надевает халат. Поправляет воротник. Теперь он готов выйти на сцену. Готов предстать перед любимым благодарным зрителем.

– Ну привет.

Глаза фальшивки впиваются в мои глаза в отражении.

– Тебе нравится моя игра?

Он меня учуял. Он улыбается, пританцовывает, но мое отражение в зеркале остается серьезным.

– Нравится. Признайся.

Фальшивка веселый. У него хорошее настроение. Но это лишь маска. Я без труда могу определить, когда человек врет. Его веселость лишь пыль в глаза. Он хочет усыпить мою бдительность.

Нет. Риту он не получит!

Мне предстоит бой. Последний. Не на жизнь.

Смертельный…

– Ты вернулся. Ты всегда возвращаешься. – Голос Федора Петровича звучит радостно.

Похоже, он ждал, когда же я наконец объявлюсь. Он знал, что не может меня убить.

Фальшивка улыбается. Он садится напротив зеркала. В правой руке у него стакан, другую он прячет за спиной. На этот раз он не издевается. Я чувствую, он на самом деле что-то прячет от меня.

В комнате невыносимо пахнет ирисками. Сладкий навязчивый запах перебивает все остальные.

– Будем! – говорит он отражению и тянется стаканом чокнуться со мной, словно выпивает с приятелем.

Я возвращаю стакан на стол.

– Не хочешь? Ладно.

Его отражение улыбается.

В белом халате его фальшивый образ выглядит еще более зловеще. Он пристально смотрит в глаза отражению, в мои глаза. Он ждет, что я скажу. Ждет, что же я буду делать.

– Отпусти ее, – говорю твердо и кошусь на распятую Риту.

Я хочу получше ее рассмотреть, дышит ли она. Но глаза непослушно тянутся к зеркалу и упираются в свое отражение. Холодный взгляд, острый, безжалостный. Но я не боюсь.

– Отпусти, говорю!

– Ты же сам знаешь, мы с тобой не можем этого сделать. – Голос становится ниже. – Рита… она само совершенство. Она прекрасна. Она делает меня… Делает нас лучше.

Его правая рука активно жестикулирует в такт словам; я распрямляю на ней пальцы и опускаю ладонь на стол.

– К тому же Рита нужна мне так же сильно, как тебе. Я ее люблю так же сильно, как…

– Тогда отпусти.

Рука сжимается в кулак. От усилия пальцы белеют. На этот раз это реакция на мое напряжение.

– Отпустить? Нет-нет. Это глупо!

Обычно после такой фразы фальшивка должен засмеяться. Он должен смехом показать, насколько я глуп, насколько не разбираюсь в ситуации. Он должен унизить меня.

Но сейчас он даже не улыбается.

Он говорит, что будет настоящим грехом отпустить ее. Это преступление, позволить такой красоте исчезнуть.

– Нельзя позволить ей постареть!

Он говорит, что нет, он ни в коем случае не может допустить такого, и не допустит.

Сейчас он знает, как навсегда уберечь совершенство Риты.

Он научился сохранять образы. И теперь это его долг. Миссия.

Он говорит, что много экспериментировал и теперь точно уверен, осечки не произойдет, красота навсегда останется нетронутой временем.

Он говорит, что нашел правильный способ, что теперь наверняка все пройдет как надо.

– Я не могу этого допустить! – Говорим с ним в один голос, но каждый вкладывает в фразу свой смысл.

Чувствую боль в руке. Кулак все еще сжат. Пальцы посинели. Запах ирисок становится невыносимым. Я с трудом ослабляю хватку и возвращаю ладонь на стол.

– Ты же сам хочешь, чтобы она всегда была рядом. Ты же знаешь, что, если сейчас ее отпустишь, больше никогда ее не увидишь.

Голова сама поворачивается, и глаза смотрят на Риту.

Она дышит. Она еще жива.

– Отпусти ее по-хорошему…