Александр Горский - Не наше дело

— Ты думаешь, Ульрих? — Пальцы руки машинально сомкнулись на рукояти меча.

Конунг поискал взглядом в толпе своего противника и вскоре увидел его. Дикий стоял, окруженный несколькими молодыми членами совета, и что-то возбужденно им объяснял. Неужели это он все подстроил? Понятно, что Ульрих если и действовал, то не своими руками. Всех его подручных Готфрид знал наперечет, но Ульрих достаточно богат, он мог кому-то и заплатить за убийство Алрика, а потом и Торбьорна. Хотя Торбьорн пока жив.

Подбежавшие десятники один за другим доложили, что все собрались.

— Ну что, начнем, помолясь? — Свен ждал команды конунга.

— Не до молитв нам. — Готфрид шагнул к толпе.

Наступила тишина. Тысячи глаз, кто с тревогой, кто с любопытством, смотрели на конунга, ожидая его слов.

— Мужчины Гонду’руса, — зычный голос с легкостью долетал до самого края площади и, отразившись от фасада храма, эхом возвращался к Готфриду, — я собрал вас сегодня, ибо мне, конунгу Готфриду, нужна ваша помощь. Более двадцати лет наш остров жил в покое и взаимном уважении, но все знают, что три дня назад был убит один из нас. Был убит Алрик. Возможно, кому-то еще неизвестно, но Алрик успел ранить одного из нападавших. Здесь собрались все мужчины острова, а это значит, что кто бы он ни был, убийца Алрика сейчас стоит здесь, среди нас.

Толпа возбужденно загудела. Готфрид вскинул руку, призывая всех к тишине.

— Раз он здесь, то мы сейчас его сможем найти. За три дня серьезная рана зажить не могла. А раз так, то каждый должен снять с себя одежду, подойти к стражнику, давшему ему метку, и отдать эту самую метку обратно.

— А если его здесь нет? — выкрикнул кто-то из толпы.

— Каждая метка записана за каким-то домом. Если не все метки вернутся стражникам, то эти люди будут найдены и доставлены в зал совета. Если надо, то силой.

— Мало того что ты, Готфрид, уже второй раз хочешь унизить всех нас подозрением, так теперь еще ты пытаешься заставить обнажиться при всех.

Готфрид ждал, когда Ульрих наконец покажет свое недовольство, и наконец дождался.

— Не девица, можно и обнажиться. Все свои! — выкрикнул конунг. — Или ты кого-то стесняешься, Ульрих? Если у тебя есть скрытое уродство, шепни мне на ухо, и мы что-нибудь придумаем.

Лязгнула сталь. Дикий выхватил из ножен свой меч и рванулся вперед. Свен и несколько стражей бросились ему навстречу, закрывая собой конунга. Сильные руки удерживали яростно вырывающегося Ульриха. Его сторонники понимали, что вооруженное противостояние со стражниками ни к чему хорошему привести не сможет.

— Уберите оружие. — Голос, произнесший эти слова, привык говорить с толпой. Толпа знала и любила этот голос. Голос праведника, голос проповедника.

Верховный хранитель встал рядом с Готфридом. Внешне он сохранял абсолютную невозмутимость, и только Готфрид видел, как пульсирует вена на виске Ладвика.

— Уберите оружие, оно несет только смерть и страдания, — продолжил Ладвик. — Я пришел сюда, на площадь, не как Верховный хранитель, не как слуга Ока истины, а как житель этого города, такой же, как вы, так же, как вы, принесший свою метку. — Ладвик вытянул руку с зажатым в кулаке кусочком кожи. — Боги правят этим миром по своему усмотрению, — голос Хранителя звучал все увереннее, он чувствовал, что завладел вниманием толпы, — но даже мы, служители церкви, признаем земную власть, призванную защищать порядок и спокойствие среди людей. Поэтому я поступлю так, как подсказывает мне долг гражданина и долг мужчины.

Одним быстрым движением Хранитель расстегнул застежку, скрепляющую полы его длинного плаща прямо под горлом. Глухой возглас изумления пронесся над площадью. На Ладвике под плащом ничего не было. Толпа завороженно смотрела на белое худое тело.

— Благодарю тебя, Хранитель. — Готфрид опустился на одно колено и почтительно подал Ладвику плащ.

— Да уж, есть за что, — проворчал Ладвик, накидывая плащ на костлявые плечи.

На площади началась суета. Один за другим люди выходили к ожидавшим их стражникам, отдавали свою метку и затем сбрасывали с себя одежду. Кто-то делал это молча, кто-то с шутками, подбадривая себя и окружающих. Громкий хохот раздавался то в одном, то в другом месте.

— Ну, вроде нормально пошло, — с облегчением оглянулся на конунга Свен.

— Нормально, — согласился Готфрид, — проследи, чтобы стражники тоже разделись все до единого, да и сам не стесняйся.

— Как скажешь, — кивнул Свен.

— Иди, я сейчас тоже приду, — Готфрид усмехнулся, — иначе Ульрих умрет от подозрений.

Дождавшись, когда Свен отойдет, конунг недовольно пробурчал:

— Откуда ты взялся, Ладвик? Ни у кого и мысли не было просить тебя обнажиться.

Хранитель улыбнулся:

— Этот юноша, Эдди, поделился вчера со мной своим замыслом. Его идея мне понравилась, и я одобрил его намерение прийти к тебе, Готфрид. Однако опасение того, что вся эта затея вызовет некоторое, скажем так, неудовольствие отдельных горожан, не давало мне спокойно уснуть всю ночь. Поэтому я и решил прийти сюда вместе со всеми.

— Да, в мудрости тебе не откажешь, — признал Готфрид, — так же, как и в решительности. Понятно, что стражники быстро скрутили бы Ульриха, вряд ли кто-то посмел бы прийти ему на помощь, но вот что делать с ним потом, это была бы проблема.

— За нападение на конунга, наказание одно — изгнание.

— Я знаю, — Готфрид опустил голову, — у меня рука не поднялась бы посадить его в лодку.

— Ты очень великодушен, Готфрид, — покачал головой Хранитель, — великодушие есть великое достоинство для святого, но порой это великая слабость для правителя. Не будь слабым, Готфрид, не то время. Кстати, — спохватился Хранитель, — пойду отдам метку стражнику.

Конунг задумчиво смотрел на удаляющуюся худую спину Верховного хранителя, затем встряхнул головой и решительно зашагал к ближайшему стражнику, возле которого выстроилась очередь полуголых мужчин.

Заняться было нечем. С утра объявили, что на сегодня город закрыт для посещений. Так решил конунг. Поэтому сразу после завтрака я вновь завалился на кровать, намереваясь в очередной раз перечитать «Ночь в Лиссабоне». Но чтение не задалось. Некоторое время я старательно перелистывал страницы электронной книги, пока не отбросил ее в сторону. Для Ремарка мне было недостаточно грустно. Однако читать что-либо более жизнерадостное мне тоже не хотелось. Мозг возражал против малейших усилий. Поняв, что интеллектуальная деятельность мне сегодня не по плечу, я решил наведаться в местный спортзал, о котором вчера в сауне упоминал Зиверс. Нацепив спортивный костюм, кроссовки и прихватив с собой полотенце, я выдвинулся из комнаты. По дороге я постучал в дверь профессора.