Александр Горский - Не наше дело

— God kväll! [7] Добрый вечер. — послышался приятный голос.

Я обернулся. Берит Берг прошла мимо, одарив нас прелестной улыбкой. Почему-то Гартман решил, что улыбка предназначалась именно мне.

— А с этой цыпочкой ты когда успел подружиться? — удивленно спросил он.

— Никогда, — отрезал я, — мы случайно встретились в спортзале, она делала плие, если вы знаете, что это такое.

— Она это тебе делала? — выпучил глаза Гартман.

— Нет, себе.

Я фыркнул и пошел к выходу. Гартман тащился следом.

В комнату возвращаться не хотелось, я и так полдня провалялся в койке.

— Пойдем, что ли, телик посмотрим, — подал идею профессор.

В комнатах телевизоров не было, однако на первом этаже базы, между столовой и маленькой библиотекой, находились целых три комнаты отдыха, в каждой из которых было установлено по телевизору и десятку стульев. Гартман приоткрыл первую дверь. Все стулья в комнате были заняты. Оглушительный рев дракона и лязганье мечей вырывались из колонок огромного телевизора. Оторванные от мира ученые смотрели очередной сезон «Игры престолов» вместе со всем цивилизованным человечеством.

Гартман закрыл дверь.

— Не люблю насилие, да и сесть там уже негде, — объяснил он.

Во второй комнате несколько человек, уставившись в экран, смотрели новости. Ведущие «Евроньюс» оживленно обсуждали с приглашенным гостем перспективы следующих парламентских выборов во Франции. Гость, худощавый брюнет с блестящими от возбуждения глазами, с упоением цитировал Уэльбека и призывал голосовать за правых. Неужели это кому-то интересно? Один из сидящих перед телевизором мужчин обернулся. Это был Фредерик Беар. Он приветливо помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ и закрыл дверь. Остался еще один вариант.

За третьей дверью нас ждал Зиверс, причем не один. С ним было еще два десятка мужчин, ожесточенно пинающих мяч по ярко-зеленому газону. Кроме Зиверса матч Премьер-лиги смотрели еще человек шесть.

— О, наши рубятся. — Гартман решительно протолкнул меня в комнату. Нашими, очевидно, он назвал Челси, хотя никогда не упоминал мне о своем родстве с Абрамовичем.

Делать было нечего. Футбол так футбол. Во всяком случае, наблюдать за тем, как бьются «Челси» и «Тоттенхэм», было всяко интереснее, чем изучать французское политическое белье. Когда мы заявились, уже вовсю шел второй тайм. Стало ясно, почему мы не увидели Зиверса в столовой, очевидно, он поспешил с ужином, чтобы успеть к началу матча. Судя по всему, он болел за «Шпоры». После перерыва «Тоттенхэм» вел с минимальным отрывом, но «синие львы» под одобрительные возгласы Гартмана раз за разом набегали в штрафную соперника. Очередной навес в сторону ворот «Тоттенхэма» кончился мощным рывком и не менее мощным ударом левой ноги Ковачича.

— Го-о-ол! — Оглушительный вопль профессора чуть не разорвал мне перепонки.

Юрий Иосифович ничтоже сумняшеся обхватил сидящего рядом Зиверса и восторженно потряс его. Примерно так трясут грушу, когда лень лезть на дерево. На мгновение мне стало жаль немца.

— Офсайд. — Зиверс кое-как высвободился из железных объятий профессора.

— Где офсайд? Глаза протри, — возмутился Гартман.

Очевидно, футбол и утонченная питерская интеллигентность не очень совместимы. До конца матча оставалось еще минут двадцать, поэтому интеллигентность тихо пряталась где-то за мозжечком, уступив поле игры болельщицкому задору.

— Ковачич был вне игры. — Немец упрямо стоял на своем.

Очевидно, на поле мнения тоже разделились. Игроки обеих команд пытались криком что-то доказать главному арбитру, который, приложив руку к уху, пытался понять, что ему говорят по рации. Кивнув своему собеседнику, находящемуся за кромкой поля, судья руками нарисовал в воздухе прямоугольник, означающий его намерение смотреть видеоповтор.

— Сейчас отменят, — торжествующе объявил Зиверс.

— Черта лысого. — Гартман был категорически не согласен.

Тем временем режиссер трансляции показывал момент взятия ворот в самых разнообразных ракурсах. Судя по всему, офсайд действительно был. К этому мнению пришел и судья.

— Да что же это такое. — Гартман обиженно обернулся ко мне: — Ты видел? Кругом жулье.

— А что вы хотели? Европа. — Я пожал плечами.

До конца матча счет так и не изменился. После финального свистка все толпой повалили в коридор. Зиверс благодушно улыбался и похлопывал расстроенного Гартмана по плечу. Я решил, что сейчас самый подходящий момент.

— А что, Клаус, как там ваш товарищ? — спросил я как можно более небрежно.

— Товарищ, какой? — так же небрежно изумился Зиверс.

Похоже, мы с ним играли в одну игру.

— Ну этот, как его, Дитрих, — я изо всех сил изобразил потуги памяти, — ему, кажется, совсем плохо в спортзале было.

— Ничего, уже гораздо лучше, — отозвался Зиверс.

Развивать тему он явно не собирался.

— Это хорошо, — вздохнул я, — а что с ним хоть приключилось? С виду крепкий парень.

— Сахар, — огорошил меня Зиверс, — сахар упал, у него такое иногда бывает. Но, к счастью, не часто.

— Хорошо. Хорошо, что не часто. У меня тетка, покойница, с сахаром мучилась. Все время шоколадку с собой таскала. У нее летом шоколад все время в сумке таял, как сейчас помню.

— Бывает, — Зиверс, на мой взгляд, слишком нервно улыбнулся, — но здесь не так жарко, даже летом.

— Das steht fest [8] Это точно. , здесь главное — в дождь не попасть, — согласился я.

— Советую брать с собой дождевик, когда едете в город, погода на острове очень изменчива, но, как правило, все перемены заканчиваются одним и тем же. Дождем.

Еще раз мстительно хлопнув профессора по плечу, Зиверс удалился. Мы с Гартманом направились в свой отсек.

— Как успехи, что-то узнал? — не выдержал Юрий Иосифович, поднявшись на половину лестничного пролета.

— Узнал. — Задумавшись, я чуть не врезался ему в спину.

— Что именно? — настаивал Гартман.

— Что Зиверс врет. Врет как сивый мерин, — я поднырнул у Гартмана под рукой и стал подниматься дальше, — придем к себе, там расскажу.

— Хорошо, — буркнул мне в спину профессор, — заодно объяснишь мне, почему именно сивый мерин, всегда было интересно.

У меня в комнате Гартман по-хозяйски плюхнулся на испуганно вздрогнувшую кровать, всем своим видом показывая, что готов слушать. Я ходил по небольшой комнатушке от двери до окна и вновь возвращался к двери.

— Не тяни резину, говори уже, — потребовал Гартман.

— Так вот, в девятнадцатом веке в Петербурге жил некий Сиверс Меринг, что примечательно, он был немец. Этот самый Сиверс настолько прославился своим постоянным и изобретательным враньем, что так и начали говорить, врет как Сиверс Меринг. Но когда поговорка пошла в массы, то слова, как это у масс принято, исковеркали, так и появилось, врет как сивый мерин.