Александр Горский - Не наше дело

Это сугубо мое личное мнение, но думаю, что человек, который совсем не пьет, почти всегда с гнильцой. Это гниль либо от какой-то незримой болезни, либо гниль тоже невидимая, но еще более опасная, гниль душевная. Многие из тех, кто отказываются от алкоголя, просто боятся, что в состоянии алкогольной расслабленности не смогут себя контролировать, и эта гниль вырвется наружу, а окружающие увидят нечто такое, чего бы им лучше никогда не видеть. Вот по Гартману сразу видно — приличный человек, может перепить капитана дальнего плавания. Когда я во время пьянки на корабле вернулся из гальюна, где провел полчаса, не меньше, оказалось, что первый помощник уже ушел спать к себе в каюту, а капитан, уставившись остекленевшими глазами на экран небольшого телевизора, висевшего на стене, не реагировал на внешние раздражители. Юрий Иосифович добродушно похлопал отрубившегося морского волка по плечу и озорно подмигнул мне:

— Мы выиграли, два — один в нашу пользу.

Я так понял, что «один» — это я, и не стал спорить. Я и сам успел немного вздремнуть во время отлучки. Интересно, сколько времени меня не было.

На правах победителя Гартман достал из коробки пару запечатанных бутылок «Абсолюта» и сунул под мышку.

— Пойдемте, юноша, пора баиньки. Завтра мы будем в Гондурасе.

— В Гонду’русе, Юрий Иосифович, — поправил я профессора.

— Точно, в Гонду’русе, — согласился Гартман, — Гондурас — это то место, откуда мы приехали.

Держась за перегородки, мы, слегка покачиваясь, медленно шли к своей каюте. У двери профессор замер, о чем-то напряженно задумался.

— Старпом в отключке, капитан ничего не соображает, а корабль идет. Удивительно, юноша!

— Ничего удивительного, Юрий Иосифович, так принято. — Я мягко, но настойчиво пытался пропихнуть профессорскую тушу в каюту.

— Где принято? Кем? — изумился Гартман.

— Да везде принято, везде. Давайте спать уже, Юрий Иосифович.

— Везде… Это ужасно. — Профессор горько вздохнул.

Он захрапел раньше, чем его голова коснулась подушки.

Утром я проснулся от стука гигантского дятла, пытавшегося клювом проломить мне череп. Как только я открыл глаза, глупая птица мгновенно исчезла, однако стук не прекратился. Дверь сотрясалась от могучих ударов. Поскольку обнаружилась явная мистическая связь между входной дверью и моей головой, ибо с каждым ударом по створке моя бедная голова болела все сильнее, я поспешно отодвинул задвижку. В полумраке тамбура белел могучий торс профессора с накинутым на плечи розовым банным полотенцем. Прочими предметами гардероба Гартман не посчитал нужным воспользоваться в принципе.

— Сегодня что, день нудиста? — хмуро поинтересовался я.

— Сегодня наш первый рабочий день на острове, юноша, — громогласно известил меня руководитель экспедиции.

— Не вижу повода для столь бурного проявления восторга.

— Выпейте анальгинчику и откройте окно, мой юный друг. Вы поймете, что сегодня уникальный день.

— Как-то неохота поворачиваться к вам спиной, — протянул я с сомнением, но все же рискнул.

Когда я отодвинул жалюзи, то понял, что профессор был прав. День был уникальный. Это был тот редкий день, когда над Гонду’русом светило солнце.

В зале совета было немноголюдно. Готфрид призвал к себе только самых доверенных людей. Как это часто бывает, самые доверенные отнюдь не были самыми сообразительными, а конунгу, как никогда, был нужен толковый совет. Несколько сидящих вокруг каменного стола бородачей угрюмо смотрели куда-то в пол, время от времени вздохами выражая напряженную работу ума.

Ситуацию спасла присутствующая в зале Фрея, дочь Готфрида.

— На острове не так много мечей. Оружие на руках есть только у стражников, все прочее хранится под замком в оружейной. Надо собрать всю стражу и проверить меч у каждого воина. Затем надо осмотреть все мечи, хранящиеся в оружейной.

— Фрея, неужели ты думаешь, что тот, кто убил Алрика, так и ходит с окровавленным мечом в ножнах? — фыркнул Торбьорн. — Он уже давно вычистил оружие, на клинке не осталось и следа.

— Замечательно, — так же фыркнула в ответ дочь вождя, — мы узнаем, кто сегодня с утра начистил свой меч, и поинтересуемся, с чего бы такое рвение. Насколько я знаю, Торбьорн, твои богатыри не надраивают оружие ежедневно.

Торбьорн хмыкнул.

— Кроме того, отец, надо, чтобы было объявлено, что я буду проверять все мечи с помощью специального средства, которое позволяет увидеть даже смытую кровь.

— А оно у нас есть, доченька? — озадаченно уточнил Готфрид.

— Не важно, — отрезала Фрея, — пусть объявят, что я взяла его у людей, приплывших с Большой земли. Главное, чтобы в это поверили.

— Зачем нам обещать то, чего мы сделать не сможем? — продолжал недоумевать конунг.

— Затем, отец, что наказание за утерю меча, гораздо мягче, чем за убийство. В любом случае ты можешь быть уверен, что среди предъявленного тебе оружия не будет того клинка, которым отсекли голову несчастному Алрику.

— Алрик сам виноват, он слишком много болтал глупостей, — угрюмо пробурчал Готфрид.

— Ты только это на площади не скажи, папа, — резко отозвалась Фрея. — Алрика, конечно, следовало укоротить немного где-нибудь в районе языка, но не на всю же голову.

Конунг кивнул. Его красавица-дочь умела рассуждать, как настоящий мужчина. Точнее, большинству мужчин, находящихся в этом зале, следовало поучиться рассуждать, как Фрея.

— Хорошо, мы все сделаем так, как ты предлагаешь. Свен, Олле, помогите Торбьорну все организовать как можно быстрее.

Когда конунг принимал решение, то действовал быстро. Гулко хлопнула входная дверь. Все присутствующие обернулись на вошедшего. Седобородый Гуннар нерешительно мялся у входа.

— Гуннар, тебя каким ветром сюда занесло? — полюбопытствовал Свен — один из сидящих за столом советников Готфрида.

— Алрик ранил одного из нападавших. — Гуннар сделал нерешительный шаг вперед. — Я обнаружил кровь недалеко от берега, совсем рядом с тропой, по которой он шел к поселку.

— Это может быть его собственная кровь, — перебил Торбьорн, — убийца, очевидно, побежал к морю, чтобы бросить в него отрубленную голову, вот и наследил.

— Вот именно, что не наследил, — горячо возразил Гуннар, — даже удивительно, кровь есть только под самим телом убитого парня. Кровь с отрубленной головы не текла на землю вовсе, так, словно голову сразу же сунули в кожаный мешок или железный горшок.

— Горшок, ну ты скажешь, дед, — захохотал Свен, его толстые, отвисшие щеки побагровели. — В горшок кинули и суп сварили.

Однако его смех никто не поддержал. Увидев, что никто не смеется, осекся и толстяк.

— Я точно вам говорю, там, у берега, кровь одного из нападавших, — уверенно заявил Гуннар.