Александр Горский - Не наше дело

— А что, в Йеллоустоне опасно? Я там был как-то с отцом.

— Есть такие оценочные суждения. — Гартман почесал изогнувшуюся домиком густую бровь. — Они, конечно, весьма условны, и вероятность гигантского извержения в Йелоустоне равняется четырнадцати стотысячным доли процента в год.

— Ну, так у нас есть девяносто девять целых и еще фиг знает сколько стотысячных долей, что в этом году ничего не случится. Ни здесь, ни в Йеллоустоне.

— Девяносто девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть. — Кроме русского Зиверс, оказывается, владел и азами математики.

— Вы, несомненно, правы с точки зрения арифметики, господин Зиверс, — откликнулся на наши вычисления Юрий Иосифович, — однако все эти расчеты основаны лишь на данных по нескольким предыдущим извержениям, а геологические процессы не происходят по расписанию, предсказать их полностью невозможно.

— Вы очень пессимистично настроены. — Немец смотрел в сторону озера, словно ожидая, что оно закипит прямо в эту минуту.

— Что вы, герр Зиверс, все совсем наоборот, иначе бы я сюда не приехал. Однако своих партнеров, как и своих противников, стоит трезво оценивать. Во избежание недоразумений.

— Вы это сейчас говорите о вулкане или обо мне? — не понял немец.

— Я геолог, герр Зиверс, меня в первую очередь интересуют геологические процессы. — Гартман извлек откуда-то из-под куртки небольшой походный бинокль и начал осматривать долину, давая понять, что разговор окончен.

Я хлопнул Зиверса по плечу:

— А вот я совсем не геолог, герр Зиверс.

Некоторое время мы стояли молча, любуясь удивительным пейзажем. Потоки пара белыми струями непрерывно текли вверх, где на высоте нескольких сотен метров, чуть выше вершин скал, окружающих долину, цеплялись друг за друга, сплетались в узлы причудливой формы и, наконец, превращались в мягкую, но прочную ткань облаков. Где-то над нами дул сильный ветер, совсем не ощутимый даже на перевале. Этот ветер подхватывал только образовавшиеся в голубом небе куски бело-серой ткани, скручивал их и уносил куда-то в океан, освобождая место для все новых и новых полотен. Я знал, что пройдет еще несколько часов, ветер стихнет, и непроглядная унылая пелена накроет остров, укутает и спрячет его так, что он будет невидим даже всевидящим камерам висящих на орбите космических аппаратов.

— Идем вниз? — Я хлопнул немца по плечу и уже сделал шаг вперед, намереваясь начать спуск в долину, но Зиверс придержал меня за рукав.

— К сожалению, долину вы сможете посетить только завтра. Я уже внес вас в предварительную заявку. Господин Гартман сможет приступить к работе в компании со своим американским коллегой, а вас, уважаемый «не геолог», будет ждать представитель местной церкви.

Увидев мое удивление, Клаус снисходительно пояснил:

— Островная библиотека, если это можно так назвать, а также архив находятся в ведении здешней церкви. Она же выполняет роль цензора. Так что вам придется иметь дело с местными иерархами.

— Да уж, обрадовали, — я передернул плечами, — никогда попов не любил.

Зиверс в ответ усмехнулся:

— Вы так много всего не любите, Эдди. Я бы сказал, чересчур. Но в данном конкретном случае, пожалуй, с вами соглашусь. Я сам недолюбливаю служителей культа, причем не важно какого. Ну а местные персонажи, — он еще раз усмехнулся, — я думаю, вы заставите друг друга попотеть.

— Потеть вместе с попом, вот уж радость. Мне достаточно того, что я делю душевую на двоих с профессором.

— Вы же не принимаете душ одновременно? — уточнил Зиверс.

— Нет, но профессор оставляет сушиться в душевой свое нижнее белье.

— А что же, я должен сушить белье в своей комнате? — Гартман был, как всегда, рассудителен. — Там я провожу гораздо больше времени, чем в душевой. Я не возражаю, если и вы будете вывешивать свое рядом. Или вы не стираете?

— Я бы с радостью, профессор, но ваши семейные труселя занимают все пространство нашего санузла. В него невозможно зайти, чтобы в них не запутаться.

— Это хорошо, когда в отношениях партнеров много юмора, — глубокомысленно заметил Зиверс и добавил: — А сейчас я предлагаю пройти в порт. Там вы сможете получить все необходимое вам оборудование и прочий груз вашей экспедиции.

Мы двинулись в сторону берега. Несколько сотен метров все шли в задумчивом молчании. В конце концов мне это надоело и я догнал немца.

— Скажите, Клаус, а почему вам попы не нравятся?

Зиверс, прищурившись, взглянул на меня, словно решал, стоит ли говорить со мной серьезно. Тем не менее он ответил:

— Мой отец тоже был военный. Когда я был мальчишкой, он учил меня, что надо говорить либо правду, либо говорить, что ты эту правду не знаешь. А когда слово «не знаю» заменяют словом «верю», то ничего хорошего из этого не выходит.

— О, ваш отец был мудрый мужчина.

— Почему был? — улыбнулся Клаус. — Он и сейчас вполне здоров.

— Entschuldigen Sie [4] Прошу прощения. , это хорошо, когда родители здоровы. Ну а насчет веры ваш отец попал прямо в точку.

— Да, я с ним полностью согласен, — кивнул Зиверс, — еще в училище, когда мы изучали военную историю, я обратил внимание, как много войн было под знаменем веры. Не обязательно в Бога, но в любом случае это была слепая, ни на чем не основанная вера. Если бы вожди на своих знаменах вместо «я верю» писали бы «я не знаю», человеческая история была бы гораздо гуманнее.

— Как с такими взглядами вы попали в армию? — поинтересовался Гартман.

— Мне с детства нравилась военная форма, — рассмеялся Зиверс. — Осторожно, здесь крутой спуск.

Порт был уже виден, до него оставалось не более километра. Множество поставленных друг на друга морских контейнеров разного цвета издалека казались элементами гигантского конструктора.

— Клаус, правильно ли я понял, что, как истинный сын своего отца, вы всегда говорите правду? Или это слишком нескромный вопрос?

— Я бы сказал, что это слишком наивный вопрос, но я отвечу на него так. Я всегда старюсь говорить правду, если только это не противоречит интересам службы или моей страны.

— Службы? Но вы же уже не военный, если я правильно понимаю.

— И тем не менее. В каком-то смысле я исполняю обязанности начальника здешней полиции.

— Вот как? Вы комиссар полиции Гонду’руса? Это круто!

— Нет, только базы. Во внутренние дела аборигенов мы не вмешиваемся. Кстати, — Зиверс внимательно всмотрелся куда-то вдаль, — если не ошибаюсь, сейчас вы познакомитесь с конунгом этого острова, зовут его Готфрид, весьма колоритная фигура, хотя, как мне кажется, вас больше заинтересует его дочь.

— Дочь? Она взрослая?

— Сейчас вы с ней познакомитесь, вон она идет рядом с отцом.

Теперь я видел и сам. В нескольких сотнях метров от нас по другой тропе по склону спускалась целая делегация. На мгновение у меня возникло ощущение, что я присутствую на съемках исторического фильма и нам навстречу идет массовка, одетая так, словно они все сбежали с показа Рика Оуэнса. Черная кожа, черная кожа и еще черная кожа, кое-где разбавленная небольшими полосками меха. И над всем этим кожаным великолепием — шикарные шевелюры и не менее шикарные бороды. У нескольких мужчин я заметил на поясе мечи. Впереди внушительной колонны шли два гиганта. Я бы даже сказал, один гигант и один великан. Да, я лингвист. Да, я знаю, что это синонимы. Но как выразиться иначе, если один из мужчин был на голову выше большинства своих соплеменников, а шагающий с ним рядом рыжий бородач был еще на полголовы выше и, как мне показалось, шире в плечах. Хотя, возможно, все дело было в меховом плаще, наброшенном на эти самые плечи.