Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь

В противоположность их предыдущей встрече медсестра, надевшая очки в металлической оправе, была донельзя поражена и не слишком довольна, увидев Страйка. Из-за ее спины два женских голоса с американским акцентом трещали из невидимого телевизора: «Любишь ли ты блеск?» – «Люблю я блеск!».

– Э-э… я пропустила сообщение или?…

– Извините, что не предупредил, – неискренне сказал Страйк, – но у меня как раз были дела в этом районе, и я подумал: быть может, вы уделите мне пару минут?

Дженис оглянулась через плечо. Манерный мужской голос произносил: «Платье, в которое влюбилась Келли, – это уникальная подиумная модель…»

С явным неудовольствием Дженис повернулась к Страйку.

– Ну… ладно уж, – выдавила она, – только у меня беспорядок… а вас я попрошу как следует вытереть ноги, а то последний гость, тоже незваный, принес на подошвах собачье дерьмо. Дверь сами закройте.

Страйк переступил через порог, но Дженис уже скрылась в гостиной. Он ждал, что хозяйка дома выключит телевизор, но этого не произошло. Пока он вытирал ноги о придверный коврик из кокосового волокна, другой мужской голос объявил: «Найти в магазинах это уникальное подиумное платье невозможно, а потому Рэнди находился в поисках…»

Потоптавшись на коврике, Страйк решил, что Дженис по умолчанию пригласила его зайти, и шагнул в тесную гостиную.

Значительная часть его юности прошла в сквотах, где обреталась его мать, а потому Страйк представлял «беспорядок» совсем не так, как Дженис. Несмотря на загроможденность – в комнате не было ни одной свободной поверхности, – единственными реальными признаками беспорядка могли считаться брошенная на кресло газета «Дейли мейл», скомканная упаковка, оставленная рядом с открытой коробкой фиников на низком кофейном столике, и почему-то лежащий на полу возле дивана фен, который Дженис сейчас вытаскивала из розетки.

«Антонелла примеряет платье, максимально близкое к выбору Келли: расшитый стразами вечерний туалет стоимостью пятнадцать тысяч долларов…»

– Мне перед этим зеркалом удобней волосы сушить, – держа в руке фен, объяснила она с выражением легкой досады на порозовевшем лице, как будто Страйк заставил ее оправдываться. – Я, знаете ли, предпочитаю заранее подготовиться. – У Дженис была внешность улыбчивой от природы женщины, но сейчас она хранила мрачность. – Вы свалились, эта-а, как снег на голову.

Тут Страйк не к месту вспомнил Джоан, которая всегда переживала, если гости видели у нее в комнате пылесос или гладильную доску.

– Простите. Как я уже говорил, просто оказался тут поблизости.

«Примеряя платье номер один, Келли не может выбросить из головы платье своей мечты!» – загрохотал ведущий, да так, что Страйк и Дженис, не сговариваясь, повернулись к экрану, на котором молодая женщина, извиваясь, втискивалась в облегающее, полупрозрачное белое платье, расшитое искусственными бриллиантами.

– «Скажи платью „да“». – Сама Дженис была все в том же темно-синем джемпере и слаксах, которые Страйк видел на ней во время предыдущей встречи. – Моя грешная страсть… чаю хотите?

– Только если это вас не затруднит, – ответил Страйк.

– Ну, немного, конечно, затруднит, не без этого, – сказала Дженис с первым проблеском улыбки, – но я все равно собиралась дождаться рекламной паузы и чаю попить, так что присоединяйтесь.

– В таком случае премного благодарен.

«Если я не найду то платье, – продолжал манерный консультант по организации свадебных торжеств, двигаясь вдоль длинной штанги и с предельной сосредоточенностью перебирая белые наряды, отчего его сведенные на переносице брови казались нарисованными, – это будет…»

Экран померк. Дженис пультом выключила телевизор.

– Финик? – предложила она, протягивая гостю коробку.

– Нет, спасибо, – отказался Страйк.

– Я в Дубае горы таких коробок накупила, – сообщила она. – Думала, буду знакомым дарить, а теперь сама объедаюсь, не могу оторваться. Вы присаживайтесь. Я быстро.

Когда Дженис выходила из комнаты с феном в одной руке и коробкой фиников в другой, Страйк перехватил, как и при первой встрече, ее взгляд, направленный вниз, на его голень, а потом опустился в кресло, заскрипевшее под его весом. Эта живопырка-гостиная действовала на него угнетающе. Палас, преимущественно красного цвета, украшали ярко-алые загогулины, а сверху лежал турецкий ковер дешевого малинового оттенка. На красных обоях среди композиций из сухих цветов висели старые фотографии, черно-белые или выгоревшие цветные, в деревянных рамках. Сервант еле вмещал дешевые безделушки узорчатого стекла. На почетном месте, посреди полки над электрическим камином, красовалось самое большое украшение: карета Золушки, запряженная шестеркой стеклянных лошадей. Вероятно, под строгим одеянием Дженис билось романтическое сердце.

Через несколько минут она вернулась, неся поднос с плетеными ручками, на котором стояли две кружки чая, уже с молоком, и блюдце с традиционным шоколадным печеньем. Заваривая чай, она будто бы подобрела к непрошеному гостю.

– Это мой Ларри, – сказала она, перехватив взгляд Страйка, направленный на сдвоенную рамку, стоящую рядом с ним на маленьком столике.

В одну створку был вставлен портрет сонного, грузного мужчины с зубами курильщика. Из другой смотрела светловолосая женщина, полная, но не лишенная привлекательности.

– Понимаю. А это?…

– Моя младшая сестра, Клер. Умерла в девяносто седьмом. От рака поджелудочной железы. Поздно диагноз поставили.

– Ох, прискорбно такое слышать, – сказал Страйк.

– И не говорите. – Дженис глубоко вздохнула. – Обоих не стало почти одновременно. Если честно, – продолжала она, с ощутимым хрустом в коленных суставах садясь на диван, – вошла я сюда после Дубая и думаю: надо кой-какие портреты обновить. А то живу здесь среди покойников… У меня есть чудные снимки Кева и внучков на отдыхе, только нужно в печать отнести. Парень-сосед помочь с этим делом обещался. Все мои фото Кева с детишками – двухлетней давности. Я уже тому парню отдала эту… флушку, да?

– Флешку? – подсказал Страйк.

– Во-во. Соседская мелюзга надо мной потешается. Но заметьте: Айрин еще почище меня будет. Даже батарейку заменить не может. Ну ладно, – спохватилась она, – зачем я вам снова понадобилась?

Чтобы не получить немедленный отпор, Страйк планировал задать вопросы насчет Сетчуэлла в самую последнюю очередь. Достав из кармана и раскрыв свой блокнот, он сказал:

– После нашей предыдущей встречи возникли кое-какие вопросы. Первый из них я задал доктору Гупте, но он ничем не смог мне помочь, так что теперь вся надежда на вас. Вам что-нибудь известно о таком Никколо Риччи, его еще называют Мутный?