Оксана Обухова - Капкан из серебра с эмалью

— Я — не насильник. Все девки спали со мной по доброй воле.

— Костя, — простонал майор, — поверь, я знаю, как работает машина — тебя пропустят через мясорубку! Никого не будет интересовать — по доброй воле были с тобой девушки или нет.

Чтобы сломать, тебя засунут к уголовникам, и ты уже к вечеру будешь у параши! Тебе лучше сдаться мне и прямо сейчас, потом тебя поймают и скрутят спецназовцы, а они пинают так, что…

Константин одним движением выхватил из-за спины пистолет и, не прицеливаясь, выстрелил в майора! Убеждая сдаться, Стас переоценил себя и недооценил противника.

Пуля попала в правое плечо Гущина и сбила его на пол. Лежа на полу, он слышал приближающиеся шаги убийцы и думал, что тот идет его добивать.

Но обошедший стол Зарецкий, приблизившись, сказал:

— Ну что? Я доказал, что ездить по моим ушам не надо? Ты понял, что играть со мной опасно? — Фермер презрительно дернул верхней губой и прикрикнул: — Ну! Понял?!

— Да! — во все горло, морщась от боли, гаркнул Стас. Майор надеялся, что его голос услышат женщины и поймут, что он жив. Раненому и, чего скрывать, испуганному сыщику было мучительно представить, как заколотилась о запертую дверь Янина!

Взгляд убийцы сделался задумчивым.

— По сути дела, я могу пристрелить тебя прямо сейчас. Если после взрыва и пожара в твоих легких не обнаружат гари, то подумают — Сандро прикончил тебя до того, как загорелся дом… Угарного газа не будет и в легких отца… Да, наверное, тебя надо пристрелить. То, что трое мужчин не смогли справиться с одним Сандро, будет подозрительным. Пусть думают, что он сразу начал стрелять и успел прикончить хотя бы двоих.

Стас снизу вверх смотрел на призадумавшегося душегуба, на принятие каких-то спасительных мер ему отводилось не более секунды: рука с зажатым пистолетом уже приподнималась, нацеливаясь в лоб!

— Глупость, — спокойно и небрежно бросил Гущин. — Если бы Сандро перестрелял всех, кто мог оказать ему сопротивление, зачем ему тогда вообще дом взрывать? Он же спокойно мог уйти. Или он что, типа замешкался? Или женщины его скрутили?

Фермер с презрением покачал головой:

— Чепуха. Взрывом дома он убирал следы. Застрелил тебя в кухне, с папой справился в подвале, спрятавшихся женщин перестрелял в комнате наверху. Как я погиб — непонятно. Я находился в эпицентре, и меня разметало на молекулы…

— А почему спрятавшиеся женщины не позвонили и не вызвали подмогу?! Как Сандро включил глушилку?! В твоем плане дыр — навалом!

Зарецкий задумчиво вытянул губы.

— А знаешь… ты прав, — сказал в итоге. — Один наверняка живой мужик при взрыве должен оставаться. Вставай, майор, тебя ждет слава погибшего геройски. Посмертно тебя наградят за ликвидацию опасного преступника!

Фермер снова говорил с издевкой, к нему вернулось самообладание — Зарецкий смог себя заставить не выстрелить в человека, который унижал его мужское достоинство. Лоб Константина больше не блестел, в глазах просвечивал холодный разум. Монстр справился со страхом.

И кажется, майор значительно поспособствовал тому. Спокойная решительность Зарецкого свидетельствовала о том, что он лучше сдохнет, чем попадется полицейским! Стас преждевременно и чрезмерно начал на него давить. Но следует помнить, что Гущин — не переговорщик, он следак, привыкший вести допросы в совсем других условиях. Он совершил ошибку, забыв, что находится на территории убийцы: Фермер чувствует себя здесь главным, за дверью его не ждут конвоиры.

Стас осторожно вставал с пола. Пробитое навылет плечо, что странно, почти не болело (вероятно, ощущения приглушал всплеск адреналина), но майор картинно морщился, преувеличивая страдания. Раненый противник выпадает из категории опасных, и пусть Зарецкий думает, будто каждое движение причиняет сыщику невероятные мучения. Гущин тяжело опустился на стул, зажимая ладонью кровь, несильно сочащуюся из раны, и скривился так, словно придерживал кишки, вываливающиеся из распоротого живота.

Константин вернулся на прежнее место и продолжил тему изнасилования, всерьез его задевшую.

— Я никогда. Никого. Не насиловал, — впечатал по раздельности. — Все спали со мной по доброй воле.

— Но ты убивал девушек, — поморщился майор.

— Да. Они мне надоедали.

И это было почти правдой: любовницы попросту надоедали Фермеру. Пока в ночных кошмарах не начинала появляться с превосходством ухмыляющаяся Рая, Константин крутил романы. Какие-то — легко и с удовольствием, какие-то — в тревожном ожидании: когда старпом опять начнет являться, полностью подчиненная ему девушка в мундире должна быть под рукой, и тогда призрак исчезнет на пару месяцев.

— А ты бросать девушек не пробовал? — кисло поинтересовался сыщик. — Обычно нормальные люди так и поступают.

— А я особенный, — высокомерно заявил убийца.

— Ну-ну. Я почему-то так и думал.

Стас положа руку на сердце понимал, что охамел. Но после того как Фермер согласился, что один мужчина, погибший непосредственно от взрыва, ему необходим, позволил себе некоторую вольность. И если поделиться надеждой из практически несбыточных: майор намеренно напрашивался. Фермер признал его ограниченно трудоспособным, он может потерять бдительность и подойти, чтоб наказать обнаглевшего сыщика обычным тумаком. А там — как карта ляжет. Исключительно миролюбивый следователь вполне себе представил, как его зубы рвут горло Костика Зарецкого. Стас никогда не подозревал в себе способности рвать чью-то плоть и захлебываться кровью из чужой разорванной глотки, но сейчас практически мечтал об этом. «Ну подойди, — молил, — подойди чуток поближе, и я до тебя допрыгну!»

Но Константин держал дистанцию. Пока. Его мужское самолюбие задели, Зарецкий отомстил следователю рассказом, за что и как он убивал его коллегу Иру Зотову:

— Ирка была жуткой стервой. Все они, конечно, одним миром мазаны, но она — нечто запредельное. До какой же низости нужно дойти, чтобы отдать подарок мужчины, — которому клялась в любви! — подружке. Попользоваться. Покрасоваться перед женатым кобелем! Когда нос этой твари расплющился под моим кулаком…

Глаза майора закатились, рука соскользнула с кровавого пятна на рукаве рубашки. Гущин мягко и медленно, как набитое соломой чучело, свалился на пол.

Высокий стол с тумбой-основанием загородил майора, а Константин не собирался давать ему даже попытки уползти куда-то. Он мигом оказался рядом! Но не приблизился, не наклонился. Глядя на валяющегося в обмороке следователя, прикрикнул:

— Давай-ка прекращай придуриваться! Вставай.

Станислав не ответил и не пошевелился, он лежал на боку в позе эмбриона и тихо дышал в пол. Зарецкий со всего размаха, как по футбольному мячу, ударил ногой по голове майора.