Наталья Александрова - Веер княгини Юсуповой

Надежда поблагодарила ее и взялась за новую книгу. Очень скоро она нашла фрагмент, посвященный интересующему ее человеку. «Илья Николаевич Сумраков, представитель старинного дворянского рода Сумароковых, принадлежал к их побочной ветви, что помогло ему удачно скрыть свое происхождение. Однако вскоре после революции он был задержан по обвинению в причастности к монархическому заговору. Чудом избежал расстрела, убедив большевиков в своем пролетарском происхождении. После освобождения из застенков ЧК Сумраков устроился сторожем в детский дом номер двадцать четыре имени Урицкого, поскольку этот дом располагался в особняке, некогда принадлежавшем его семье. Однако после того, как его опознал кто-то из служащих детского дома, он устроился санитаром в больницу Святой Екатерины на Васильевском острове, а позднее – сторожем на соседнем Екатерининском кладбище. В дальнейшем следы его теряются».

На этой же странице были помещены две старые, весьма нечеткие фотографии. На первой был изображен лощеный мужчина лет тридцати, во фраке и белоснежной манишке, с блестящими от бриолина темными волосами и зажатой в зубах сигарой. На второй – ссутулившийся, небритый человек неопределенного возраста, в поношенной солдатской шинели, валенках и драном треухе стоял в подтаявшем снегу возле покосившихся кладбищенских ворот. Трудно, да просто невозможно было поверить, что это один и тот же человек.

Приглядевшись ко второму снимку, Надежда увидела на воротах странное изображение. Она включила лампу, попросила у библиотекарши лупу и только тогда разглядела какой-то кружок и что-то вроде меча.

Она подошла к библиотекарше, положила перед ней открытую книгу и спросила:

– Вы случайно не знаете, что за изображение на этих воротах? Что это за символы?

– Отчего же не знаю! – ответила та самоуверенно и высокомерно. – Конечно, знаю. Это символы святой великомученицы Екатерины – расколотое колесо, меч и книга. Дело в том, что римляне сначала хотели ее колесовать, но молния разбила колесо, и тогда ей отрубили голову мечом. А книга – это символ ее знаний, ибо Екатерина была весьма начитанной женщиной…

– Спасибо! – перебила ее Надежда.

Она вспомнила, что совсем недавно видела такие же символы на обратной стороне веера, найденного в тайнике в этой самой библиотеке. Там были изображены те же символы – разбитое колесо, книга, меч… но еще кипарис.

Вряд ли это случайное совпадение.

– А что символизирует кипарис? – спросила она на всякий случай.

– Кипарис символизирует смерть и в то же время – вечную жизнь. Кипарисы сажали на кладбищах…

– На кладбищах! – как эхо, повторила Надежда. – Значит, нужно ехать на кладбище… на Екатерининское кладбище!

– Тогда вам нужно поторопиться – кажется, его скоро снесут. Там что-то строить собираются.

На библиотечных часах было около четырех. Скоро начнет темнеть, и правда нужно торопиться. Откладывать посещение кладбища было нельзя – муж прислал сообщение, что вернется завтра.

«Если ничего на кладбище не найду – брошу это дело к черту!» – поклялась Надежда деревянному Ибрагиму.

Тот промолчал в ответ, однако в его взгляде Надежда прочитала сомнение.

Шайка во главе с матросом Колодным шла по набережной Мойки, затем свернула в узкие переулки Коломны, направляясь к Сенной площади, возле которой располагалась знаменитая «Вяземская лавра» – огромный ночлежный дом, служивший пристанищем для всей окрестной шпаны и преступных элементов.

Позади всех шел, заплетая ногу за ногу и оглядываясь по сторонам, золотозубый тип.

Вдруг из темного проулка появилась темная фигура и, поравнявшись с золотозубым, прошипела:

– Псст!

Золотозубый остановился, огляделся, убедился, что никто из подельников не смотрит в его сторону, и только тогда шагнул навстречу незнакомцу.

Это был очень странный человек, одетый в шапку-треух и драный овчинный полушубок, из-под которого виднелись отутюженные брюки и лаковые штиблеты. Однако самым странным в этом человеке было лицо: удивительно смуглое, словно обожженное нездешним солнцем, и глаза – близко посаженные и черные, как два револьверных дула.

– Ну что, приятель, попали вы с друзьями в дом?

– Так точно, ваше благородие, попали! – ответил золотозубый с какой-то неожиданной робостью. – Сперва слуги не хотели нас пускать, но мы дверь топором прорубили…

– Меня не интересуют эти подробности! Говори главное – нашел то… ну, сам знаешь что. То, о чем я тебе сказал.

– Тайник? Схрон господский?

– Тише ты! – шикнул на золотозубого собеседник и покосился по сторонам. – Так что – нашел?

– Так точно, ваше благородие!

– И где то, что в нем было?

– У матроса все, у Колодного. Он сказал, что на малине будет дележка, а до той поры все себе забрал. Чтобы, значит, все было по пролетарской справедливости.

– А веер нашел?

– Вот чего нет, того нет.

– Плохо, однако, искал.

– Я хорошо искал, ваше благородие, я старался! Как вы сказали, что вам тот веер нужен, так я все перерыл…

Он хотел еще что-то сказать, но вдруг понял, что оправдываться не перед кем – собеседник пропал, словно сквозь землю провалился.

Золотозубый опасливо поежился, сплюнул на землю и припустил вдогонку за шайкой.

Матрос, однако, заметил его отсутствие, сверкнул страшными глазами и прохрипел:

– Ты с кем это там лясы точил?

– Чегой-то? – золотозубый изобразил глухоту.

– С кем базарил? И не вздумай мне ваньку валять! Ты меня знаешь – у меня разговор короткий!

– Ах, это! – золотозубый осклабился. – Так земляка я встретил. Костромской он, как и я. Встретились, два слова сказали и разошлись.

– Земляка, значит? – недоверчиво переспросил матрос. – Ну, смотри у меня – если вздумаешь крысятничать, у меня разговор короткий… живо к Духонину в штаб определю!

– Что ты, братишка, – золотозубый ударил себя в грудь кулаком. – Никогда у меня такого не было, чтобы крысятничать!

– Смотри у меня! – матрос угрожающе скрипнул зубами.

Тем временем вся шайка уже подошла к «Вяземской лавре».

О близости этого особенного места говорил непередаваемый запах, от которого неподготовленный человек мог запросто упасть в обморок.

В середине девятнадцатого века князь Вяземский купил большой земельный участок между Сенной площадью и Фонтанкой, где выстроил несколько домов, которые сдавал арендаторам. Из своей недвижимости князь хотел выжать как можно больше денег и поэтому сдавал ее любому, лишь бы платили вовремя, руководствуясь известным изречением римского императора Веспасиана: «Деньги не пахнут».

Так появились тринадцать домов, разделенных темными закоулками и проходными дворами, где были дешевые трактиры и распивочные, ночлежные дома и «семейные бани» – то есть попросту бордели самого низкого пошиба. Соответственно, обитали здесь самые мрачные и опасные представители городского дна.