Мария Воронова - Жертва первой ошибки

– Почему?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Быстро вянут, выбрасывать потом… Лепестки по всей комнате разлетаются. Нет, поверь, оно того не стоит.

– Давай хоть конфет тебе куплю.

– Вот чего-чего, а этого добра мне на работе хватает, – засмеялась Глаша.

– Ничем тебя не впечатлить.

Глаша только плечами пожала.

Они не спеша брели к ее дому. Унылый пейзаж, думал Федор. За широкой полосой земли шел бесконечный дом-корабль, за ним торчали серые верхушки точечных девятиэтажек, выстроенных на одинаковом расстоянии друг от друга, словно по линейке.

В проеме между кораблями – двухэтажная стекляшка универсама, а проедешь еще остановку на трамвае – и увидишь все то же самое: тот же длинный дом со сплошными и неровными шеренгами окон, тот же универсам, только названный по имени другой столицы союзной республики или страны соцлагеря, те же серые бруски высоток.

Всю жизнь типовая застройка нагоняла на Федора дикую тоску, ведь он рос там, где все у всех было одинаковое: кровати, тумбочки, фланелевые рубашки. Разными были только рисуночки на одинаковых эмалированных кружках, у которых даже эмаль откалывалась примерно в одних и тех же местах. А рисунки да, у каждого свои – у кого вишенка, у кого груша, у кого ежик.

Новые районы казались ему чем-то вроде гигантского детского дома для взрослых: все как у всех, и ты можешь выбрать только рисунок обоев, поэтому Федор, войдя в должность, буквально наизнанку вывернулся, чтобы получить квартиру в старом фонде.

А сейчас, следуя за Глашей по ненавистным новостройкам, шел, будто домой, хотя его даже в гости еще не пригласили.

– Ты спать, наверное, хочешь?

Глаша улыбнулась:

– Да нет. Сегодня, к счастью, высадился десант молодых, но ретивых курсантов, они буквально дрались за каждый аппендицит. У меня просто не было шанса.

– Расстроилась?

– Сейчас! Я этого добра в Луге навидалась.

– Раз ты не устала, давай на залив прокатимся?

Глаша пожала плечами.

– Можно.

Дома Глаша скрылась в ванной, поручив Федору заварить чай. Достала из буфета крутобокий белый заварник с трогательной незабудкой и неудобной крышечкой, которая все время дребезжала.

Немного поколебавшись, Федор решил, что уже можно, открыл старенький холодильник и укоризненно вздохнул. Ничего, кроме пятака яиц и маленького кусочка сыра в серой бумаге, внутри не обнаружилось. Он даже в самый пик холостяцкой жизни не достигал такого уровня аскезы, всегда хоть кастрюля с супом, да была.

Снова его посетило то ли видение, то ли предчувствие, как давеча на заливе. На секунду он поверил, что давно уже здесь хозяин, Глашин муж, и сегодня не второе их свидание, а обычное семейное утро выходного дня. В маленькой комнате он не был, но вдруг решил, что если сейчас откроет дверь, то увидит, как спят их общие с Глашей дети, натянув легкие байковые одеяла на головы так, что видны только беленькие хохолки, зато голенастые мальчишеские ноги, все в ссадинах и царапинах, торчат наружу.

«А вдруг сбудется?» – улыбнулся Федор.

Заварив чай по всем правилам, он вышел в маленький коридорчик. За дверью ванной шумела вода.

Федор постучал.

– Что?

– Ничего, так. Может, пустишь?

За дверью помолчали.

– Так что, Глашенька?

– Нет, извини.

– Это ты извини, если обидел.

За дверью засмеялись:

– Да чем же, Федя? Ведь дураку понятно, зачем ты сюда пришел.

– А вот и не за этим, – буркнул он.

Шум воды прекратился, и что-то плеснуло. Наверное, Глаша вышла из ванны и теперь вытирается. Федор не стал напрягать воображение.

– Нет, Глаша, не за этим, – повторил он.

За дверью раздалось негромкое жужжание фена.

– Чай стынет! – крикнул Федор и вернулся в кухню.

Глаша присоединилась к нему через несколько минут, и Федор впервые подумал о том, что она по-настоящему красивая, а не только когда улыбается.

Вдруг оказалось, что у нее густые каштановые волосы, сияющие глаза и яркие пухлые губы. Широкий пояс летней юбки подчеркивал на удивление тонкую талию.

– Обалденно выглядишь!

– Спасибо.

– Чай готов, только вот еды я в твоем доме не нашел.

Усмехнувшись, Глаша достала из хлебницы бублик, нацепила его на вилку и подержала над зажженной газовой конфоркой, сначала с одной, потом с другой стороны. Маковые зернышки сгорали, искря и потрескивая.

Глаша быстрым жестом отломила половину и на второй вилке подала Федору.

– Чем могу.

– Ужас.

– Что-то сегодня тебе вообще не повезло. Ни поесть, ни потрахаться.

Федор улыбнулся:

– Да нет, Глаша. Не волнуйся за меня, в сорок семь лет это вообще очень приятное чувство – когда хочешь и можешь, а не будешь.

– Ладно.

– Можем пообедать с тобой в одном интересном местечке на природе.

– Да? И что же это за место?

– Ты не знаешь. Это для своих.

Глаша фыркнула:

– И под каким соусом ты планируешь там вместе со мною появиться?

Федор пожал плечами.

– Вот именно.

Они ненадолго съездили к заливу, и в тот раз больше ничего не было. Прощаясь, Глаша сказала: «Это наш последний шанс».

Федор и сам понимал, что ни к чему хорошему эта связь не приведет. Он женат, и развод означает крах карьеры, уже не говоря о том, что оставлять супругу, с которой прожил двадцать лет, просто непорядочно и неприлично. Исполнение своих обязательств перед женой – последнее, что отделяет его от полного подонка.

Роль любовницы всегда унизительна, каким великим чувством ее ни оправдывай. Он сам будет счастлив и редкими встречами, но Глаша заплатит за них слишком большую цену.

Федор искренне хотел остановиться и дал себе очередную клятву больше никогда не пытаться увидеть Глашу. В этот раз не ради себя, а ради девушки.

И он держал свое слово, хоть это оказалось очень нелегко. Почти каждую ночь он видел длинные подробные сны, в которых был счастливо женат на Глаше, и они занимались какой-то мелкой бытовой ерундой. То клеили обои, то обедали, а то он шел на родительское собрание и никак не мог найти дорогу в школу.

Снилась жизнь, которой ему не суждено прожить.

Так прошла неделя, и легче нисколько не становилось, но Федор держался. Убеждал себя в тысячный раз, что это просто идиотский каприз стареющего мужика, никогда не изменявшего своей жене, что, конечно, похвально и правильно, но стратегически неверно. Когда отклоняешься от точки равновесия в одну сторону, то жди, что шатнет в другую – закон физики. Надо было трахаться, когда предлагали, тогда бы он в сторону Глаши даже не посмотрел.

В пятницу он вспомнил о том, что ему нужно на примерку костюма, как раз после того, как водитель высадил его у дома и уехал. Проводив взглядом исчезающую за углом служебную «Волгу», Федор чертыхнулся. Пропускать примерку не очень хотелось – портной был человек серьезный, шил только для самых свойских своих, и то не вдруг к нему попадешь – даже ОБХССом грозить бесполезно. Обидится, и перенесет примерку на полгода, и сошьет не так идеально, как всегда, ибо хоть ты и прокурор, а должен понимать, что истинные хозяева жизни – это торгаши и сфера обслуживания.