Анна Малышева - Железный лес

Александра не могла сказать, что они с Эмилем дружат, но во всяком случае, она симпатизировала этому человеку, а он тепло относился к ней. Как-то, во время большого кризиса, он даже занял Александре крупную сумму, необходимую для закупки материала для работы. Деньги предложил он сам. Вернуть долг удалось не скоро. В ответ на извинения художницы маленький чудак только отмахивался.

– Всегда к твоим услугам, – сказал он на прощанье. Не виделись они после этого года четыре, хотя жили неподалеку друг от друга.

… Алешина цепко обвела взглядом Эмиля. Судя по ее пренебрежительной усмешке, он не произвел выгодного впечатления. Александра тем временем рассматривала знаменитого Маневича.

Иван Алексеевич Маневич по праву считался легендой московского круга коллекционеров. Начало своей знаменитой коллекции он положил еще в восьмидесятых, во время первых финансовых бурь, когда люди в панике продавали за бесценок фамильные сокровища. Как все крупные собиратели картин и антиквариата, он был совершенно беспринципен. «Маневич великолепно лжет», – услышала как-то о нем Александра. По слухам, он умел так очаровать и заговорить растерявшуюся старушку, что та готова была отдать ему картину даром. Им восхищались, его ненавидели, а он не обращал внимания ни на что, кроме своей цели – коллекции. Маневич с легкостью перешагивал через амбиции конкурентов, дружил с представителями закона, платил налоги. Он следил за своим здоровьем, играл в большой теннис, считался примерным семьянином, всю жизнь состоял в одном браке, у него было трое детей. За ним не числилось ни единого скандала.

Александра видела эту знаменитость впервые и должна была признать, что Маневич выглядит очень достойно, под стать своей репутации. Подтянутый, спокойный, он держался свободно и непринужденно, словно зашел на выставку не по делу, а развеяться. Одет он был в спортивном стиле – тонкий джемпер, брюки «карго» с карманами на бедрах, мокасины. Маневич улыбался углами рта, выслушивая Эмиля, который что-то ему втолковывал, размеренно помахивая перед лицом коротенькими руками, будто отгоняя комаров. Сильно полысевший лоб маленького торговца тканями блестел от испарины.

– Эмиль твой, похоже, болтун, – не выдержала, наконец, Алешина. – Так мы час прождем. Пойдем, я тебя представлю Ивану Алексеевичу.

Александра волновалась, и когда ее представили знаменитому коллекционеру, протянутую сухую крепкую ладонь пожала едва-едва, стараясь улыбаться как можно естественнее.

– Очень рад, – сказал Маневич. – Марина мне о вас рассказывала настоящие чудеса.

Эмиль, увидев старую знакомую, неподдельно обрадовался и заворковал своим мягким грудным голосом:

– Саша, ты?! А я почему-то думал, что ты в Нидерланды уехала!

– Почему?! – рассмеялась Александра.

– А кто-то мне говорил. Не уехала? И прекрасно! Что поделываешь?

– Да все то же, – отвечала Александра, – реставрирую… Перепродаю…

– И у меня по-старому, – кивнул Эмиль. – Лучшие новости – отсутствие новостей. В наше время особенно. Ну, я вам мешать не буду, побежал!

И действительно, побежал, смешной семенящей рысцой, на другой конец выставочного зала. Собственно, зал представлял собой большой чердак в старинном особняке. Еще в девяностых его выкупили, отремонтировали и с тех пор сдавали для самых разных целей, от обучающих курсов до торговых выставок. В последние годы это помещение на постоянной основе арендовал хозяин арт-салона, проводивший здесь вернисажи, аукционы и благотворительные вечера. Именно к нему и направлялся Эмиль.

Маневич тем временем негромко расспрашивал о чем-то Алешину. Александра делала вид, что не слушает, но до нее долетали обрывки фраз. Речь шла о каком-то общем знакомом, который купил картину в кредит и пропал с горизонта. Алешина улыбалась, словно речь шла о чем-то очень приятном. Внезапно она обратилась к заскучавшей Александре:

– Ну, я вас оставлю, дела постороннего глаза не любят. Надеюсь, вы придете к согласию.

И, обняв ошеломленную Александру за плечи, весело сообщила Маневичу:

– Это самый честный посредник во всей Москве, ручаюсь! Ну, вы и сами слышали, наверное! Лучше я для вас никого не найду, даже искать не стану!

Окончательно смутив художницу, Алешина пропала в толпе гостей, которая становилась все гуще и пестрее. Народу собралось явно больше, чем предполагал хозяин галереи. Открытые настежь чердачные маленькие окна не спасали от духоты. По залу прошел охранник, закрыл все окна, включил кондиционеры. Над головами собравшихся медленно потекли прохладные струи воздуха. Маневич обратился к Александре:

– Я и правда, о вас уже слышал, и не только от Марины. Вот встречать не доводилось. Вы постоянно живете в Москве?

Получив утвердительный ответ, он неторопливо проговорил:

– Я тоже редко выезжаю. Не люблю перемен. Если бы вы знали, сколько прекрасных возможностей я упустил из-за этого! Ну, что же, к делу. Марина в общих чертах рассказала, что мне требуется?

– В самых общих чертах, – осторожно ответила Александра. – Можно сказать, я ничего и не знаю.

Маневич удовлетворенно кивнул:

– Иначе и быть не могло, Марина сама не в курсе дела. Знаете… – он обвел взглядом переполненный зал, брезгливо дернул углом рта. – Здесь неудобно, становится шумно. Да и смотреть нечего, выставка ничтожная. Рекламу хозяева делать умеют, ничего не скажешь. Я предлагаю уйти и все обсудить в спокойной обстановке.

– С радостью! – Александра сглотнула комок, застрявший в горле от волнения.

– И прекрасно, – Маневич оттянул вверх рукав джемпера и посмотрел на часы: очень скромные, старомодные, на потертом кожаном ремешке. Похожие часы носил отец Александры – ему еще в советское время подарили их на юбилей в НИИ, где он всю жизнь проработал инженером. Часы все еще исправно служили. – Где вы живете?

– В районе Чистых Прудов, – ответила Александра.

– Если не возражаете, поедем к вам.

Встретив удивленный взгляд художницы, Маневич улыбнулся – в своей манере, лишь уголками губ.

– В ресторане мы еще найдем случай посидеть, надеюсь. А сейчас мне не хотелось бы разговаривать в публичном месте, – пояснил он. – Ко мне ехать неудобно, младшие дети рано ложатся, да и собака будет лаять. Марина говорила, что вы живете одна. Так и есть? Мы никого не побеспокоим?

Александра кивнула и подтвердила:

– Решительно никого.

– Надеюсь, я вас не очень шокирую тем, что набиваюсь в гости? – осведомился мужчина шутливым тоном.

И тут, встретив взгляд его черных миндалевидных глаз, непроницаемо черных, как у египетской раскрашенной статуи, Александра больше почувствовала, чем поняла, что Маневич боится. Кого или чего, она даже предположить не могла, но из этих глаз на нее глянула ночь, наполненная страхом. Это длилось один миг. Маневич сморгнул, словно опустил жалюзи, а когда вновь поднял веки, вновь стал светским, спокойным, уверенным в себе человеком.