Александр Серый - Чертова дюжина

— Не перепутать бы соседа! — игриво подал голос Синицын.

— Я тебе перепутаю! — предостерегла Беата. — Машенька, иди ко мне!

Регина, как я понял, сидела в одиночестве у себя. По словам писателя, во время моего отсутствия вдова все же соизволила глянуть на покойного — чисто из приличия. Брюнетка замкнулась и практически ни с кем последние часы не общалась. Ольгу Борисовну приютила Таня, оставив матроса и капитана одних в люксе последнего. Илью выпроводили в кают-компанию: дядя предпочел иметь телохранителя рядом. (Не последствия ли это моей беседы с Женей?) Остальные заняли привычные места.

Мои соседи справа, в седьмой, — Савельев и Синицын — угомонились. Слева — у Беаты и Машеньки — тоже установилась тишина.

Я прилег на нижнюю, Пашину, койку и задумался… Куда подевались люди с метеопоста? Явно, что уходили поспешно… На лодке, позабыв весла? Может и так… Почему? К ним наведались наши грабители? Какой им смысл светиться лишний раз… Взяли бензин и вперед — домой!

Где-то всплакнула одинокая чайка…

Свет… обычная поломка или… Неужели и нынешней ночью суждено не спать! Нет, вторую подряд, пожалуй, не выдержу… Я вышел в коридор и поднялся на палубу.

На стук дверь открыла Таня. Видел я девушку смутно.

— Выйди, — едва слышно попросил я.

Она не стала спорить и подчинилась.

— Запрись… Никому не открывай — даже самому Петровичу. И проверь окно.

— Что стряслось? — произнесла она дрогнувшим голосом.

— Свет погас, — уклончиво сказал я.

— Хорошо, закроюсь…

— Обещаешь?

— Обещаю…

В нашем коридоре перестала гореть и аварийная лампочка — это мне совершенно не понравилось. Возле туалета кто-то дышал. Я набрался храбрости и смело спросил:

— Кто тут?

— Я! — жалобно признался Савельев. — Ничего не видно — посикать толком невозможно…

Я дождался своей очереди, заперся и вставил головку спички в щель тайника — на ощупь…

Трудно бороться со сном без кофе или иных стимуляторов. Я честно крепился, возбуждая мозг размышлениями о событиях последних дней, участником которых стал волей случая и собственного легкомыслия. Возникали и рушились новые версии, схожие меж собой в одном: все они заводили в глухой тупик. В каждой, при внешней стройности и чистоте, отыскивалась червоточина, портившая заветный плод.

Несколько раз я вставал с диванчика, разминал руки и ноги, заставляя кровь разогнаться по артериям, выглядывал в коридор и слушал темноту… Тщетно! Владелец передатчика не желал посещать радиоточку, на что я втайне надеялся.

Исчерпав фантазию, я ударился в воспоминания: детство, отрочество, юность — все как положено. Со временем плохое в памяти стерлось — остались лишь теплые и мягкие тона. Даже армейская служба выглядела через прошедшие годы сплошным праздным бездельем с задушевными пьянками в каптерке старшины. С милицейским периодом — сложнее… Два года вольных хлебов — срок слишком маленький, чтобы забыть и мелкое, и серьезное. Я перебирал в уме приятелей-сослуживцев, стараясь концентрироваться на смешных эпизодах.

В разгар увлекательных размышлений в голове словно взорвалась бомба… На фоне ее вспышки я увидел человека… Того самого, которого приметил на дебаркадере речного вокзала в Бобрах в день отплытия яхты. Юрка Трифонов… Это он однажды ночью разыграл дежурную часть управления, состряпав телетайпограмму, поступившую якобы из министерства и предлагавшую руководству городской милиции принять и разместить эшелон зэков из расформированной где-то в Сибири зоны. Уставший дежурный клюнул на провокацию и побежал докладывать начальству. Что потом творилось! Словом, шуточка стоила Трифонову строгого выговора… Служивые же смеялись над переполохом еще целый год… Да, Юрка… Мы давно не виделись. Слышал, что из угро он перешел то ли в следователи, то ли куда-то в «тыл». Что он делал на дебаркадере, а? Обдумывая новость, я и задремал…

Разбудил шорох — сработало шестое чувство, выработанное годами оперативной работы. Я протер глаза, что в кромешной тьме не имело значения. Звук повторился… Ухо, приложенное к холодному пластику дверной створки, установило источник: в туалете находился посетитель…

Нет, все-таки со сна башка плохо варит… Иначе бы она предварительно покумекала и не послала ноги с бухты-барахты в коридор. И уж, абсолютно точно, не заставила б руки ломиться в дверь — будь та незапертой, все равно личность посетителя можно было определить только по голосу. Но дверь не поддалась.

— Ой! — тонко пискнули в туалете.

— Открывай! — потребовал я, понимая, что теперь терять нечего.

Отворилась седьмая, сзади тоже скрипнуло.

— Зачем? — испуганно спросила… Машенька!

Бог мой… Докатился, придурок, — шугаешь девчонок в сортире. Я на минуту потерял дар речи.

— Это вы, Костя? — несмело поинтересовалась девушка.

— Он! — с порога седьмой заверил Савельев.

— Что за шум? — сонно спросила за моей спиной Беата.

Я горько посетовал на судьбу…

В туалете что-то брякнулось на пол, затем зажурчала вода.

По возне и щелчку замка я понял, что Машенька покинула заведение.

— Так темно… Мыльницу уронила, — пожаловалась она и прошла мимо, коснувшись меня рукой для страховки.

Свои я убрал за спину — подальше, чтоб не угодили случайно туда, куда не положено. В коридоре и при свете тесно…

— Померещилось спросонья… — Что еще я мог сказать?

Девушка добралась до каюты Беаты, стукнула затворяемая дверь.

— Бывает… — неуверенно обронил Савельев. — Так вы идете?

— Куда?

— Ну… в туалет? А то я на очереди…

— Нет.

Гордый отказ окончательно озадачил писателя. Пусть думает, что хочет…

Я вернулся в родную каюту и растянулся на нижнем диванчике, твердо приказав самому себе: «Не спать!». Исполнять приказы тяжело, собственные — тяжко вдвойне. «Брось!» — нашептывает слабовольная сторона натуры. И не всегда удается с нею справиться… Наша борьба достигла критической точки. Увлеченный сражением, я не услышал шагов и не среагировал на дуновение воздуха, возникшее от распахивающейся двери моей каюты. Лишь какой-то предмет, упавший на одеяло, возвратил меня к реальности. Не надолго возвратил, ибо что-то громадное накрыло мою голову и сплющило ее в лепешку…

Зыбкий утренний свет проникал в каюту сквозь окошко иллюминатора. На нижнем диванчике валялась бесформенная груда, похожая на ворох одеял. Так казалось на расстоянии. При ближайшем же рассмотрении — ни вороха, ни одеял не было, а имелось единственное одеяло, накрывающее скорчившегося под ним человечка. Тем человечком был я… Мои глаза открылись, но мозг никак не мог идентифицировать окружающий интерьер… Догадавшись, я ощутил ноющую боль в голове. Пальцы нащупали здоровенный шишак надо лбом… Нет, убивать меня не хотели. Пока, во всяком случае. Меня отключили, чтобы…