Ю Несбё - Королевство

– Разумеется, – согласился Курт Ольсен. Скрутив сигарету, он положил ее в кисет с табаком. – Но этот разговор – не официальный допрос, никаких записей я не веду, и говорим мы без свидетелей.

«Прямо как тогда, на рыбалке», – подумал я.

– Меня особенно интересует, что происходило после того, как отец высадил тебя в восемнадцать часов возле автомастерской.

Я перевел дыхание:

– Конкретно? Я поменял на «тойоте-королла» рулевую рейку и подшипники. По-моему, «королла» была восемьдесят девятого года выпуска.

Взгляд у Курта сделался жестким, – похоже, над перемирием нависла угроза. Я выбрал стратегию отступления.

– Твой отец поехал к нам на ферму, где беседовал с Карлом. Когда он уехал, Карл позвонил мне, потому что электричество вырубилось, а почему – Карл не понимал. Проводка там древняя, и заземление кое-где барахлит. Карл не сказать чтоб особенно рукастый, поэтому я поехал домой чинить электричество. Заняло это несколько часов, так что в мастерскую я вернулся поздно.

– Да, в протоколе записано, что ты вернулся в одиннадцать вечера.

– Может, и так. Это давно было.

– И один свидетель утверждает, будто видел машину отца в деревне в девять вечера. Но тогда уже стемнело, поэтому свидетель не уверен.

– Ясно.

– Вопрос в том, что мой отец делал между половиной седьмого, когда он, по словам Карла, уехал от вас, и девятью.

– Да уж, задачка, – посочувствовал я.

Он уставился на меня:

– Есть соображения?

Я изобразил удивление:

– У меня? Нет.

Снаружи остановилась машина. Видать, врач. Курт посмотрел на часы. Готов поспорить, что он попросил врача приехать не сразу.

– А как с машиной тогда все прошло? – непринужденно спросил Курт.

– С машиной?

– С «тойотой-королла».

– Хорошо прошло.

– Вон оно как. Я уточнил, у кого из местных была старая «тойота». Модель восемьдесят девятого года была у Виллумсена, и он отдал ее в ремонт, чтобы потом перепродать. Думаю, ему хватило бы, чтоб она на ходу была.

– Похоже, так оно все и было, – сказал я.

– Вот только вы ее не починили.

– Чего-о? – вырвалось у меня.

– Я вчера говорил с Виллумсеном. Он помнит, что Бернард обещал ему починить машину, чтоб та, по крайней мере, ездила. Он это хорошо запомнил, потому что на следующий день покупатель к нему за сто километров на тест-драйв приехал. Но вы машину не починили, хоть и обещали.

– Разве? – Я прищурился, будто вглядываясь в сумрак прошлого. – Видно, я проковырялся с заземлением и не успел.

– Но чинил ту машину ты долго.

– Правда?

– Я позавчера разговаривал с Гретой Смитт. Знаешь, просто поразительно, какие мелочи люди запоминают, если эти мелочи связаны с определенным событием. Например, с исчезновением ленсмана. Она помнит, что проснулась в пять утра, посмотрела в окно и увидела в окнах мастерской свет, а возле входа – твою машину.

– Если пообещал клиенту что-нибудь, обещание надо держать, – сказал я, – и даже если не получилось, девиз неплохой.

Курт Ольсен так скривился, словно я рассказал ему особенно похабный анекдот.

– Ну да ладно, – весело сказал я, – кстати, в Хукен-то скалолазов будете спускать?

– Посмотрим.

– Нерелл не рекомендует?

– Посмотрим, – повторил Ольсен.

Хлопнула дверь. Это явился врач Стэнли Спинд, уроженец Библейского пояса, учившийся тут в ординатуре, а потом получивший работу. Ему было лет тридцать. Доброжелательный и открытый, одевался и причесывался он с продуманной небрежностью – вроде как надел на себя первое, что под руку попалось, а оно совершенно случайно чудесным образом все в одном стиле, и нет, не расчесывался, волосы сами так легли. Тело у него было странноватое – накачанное и в то же время рыхлое, точно мышцы он себе докупил. Говорили, что он гей и что в Конгсберге у него женатый любовник с детьми.

– Готов кровь сдать? – спросил он, раскатисто, как голландец, выговаривая «р».

– Судя по всему, готов, – ответил Курт Ольсен, не спуская с меня глаз.

Сдав кровь, я вышел на улицу вместе со Стэнли.

Едва доктор появился на пороге, Курт Ольсен и думать забыл о своем деле, поэтому считаю, что его так называемое расследование – затея его же собственная. Когда мы направлялись к выходу, Курт лишь коротко кивнул мне.

– Я был на собрании, – сказал Стэнли, когда мы, выйдя на улицу, вдохнули вечерний воздух, чистый и прохладный, и остановились возле безликого, отстроенного в 1980-х здания администрации, в котором располагался и полицейский участок, – местные брата твоего послушали и прямо зарядились. Так что, у нас тут теперь спа-отель появится?

– Сначала надо, чтобы муниципалитет утвердил.

– Ну, если утвердят, то я с вами.

Я кивнул.

– Тебя подбросить? – предложил Стэнли.

– Нет, спасибо, я Карлу позвоню.

– Точно? Ему придется крюк делать. – То ли он и правда смотрел мне в глаза чуть дольше, чем принято, то ли я уже совсем параноиком стал.

Я покачал головой.

– Ну, значит, в другой раз. – Он открыл дверцу машины.

Как многие горожане, он, переехав сюда, похоже, перестал запирать машину. Они вбили себе в голову романтические бредни о том, что в деревнях никто ничего не запирает. Это не так. Мы запираем дома, лодочные сараи, лодки и уж тем более машины. Глядя, как его машина удаляется, я вытащил телефон и двинулся навстречу Карлу. Но когда спустя двадцать минут рядом со мной притормозил «кадиллак», за рулем сидела Шеннон. Она объяснила, что, приехав домой, они с Карлом открыли шампанское и, так как пил в основном Карл, а Шеннон лишь пригубила, она убедила его, что за руль сядет она.

– Вы что, решили отпраздновать, что меня за решетку упекли? – пошутил я.

– Он предупреждал, что ты так скажешь, и велел мне ответить, что он празднует твое скорое освобождение. Ему повод для праздника найти несложно.

– Это точно, – согласился я, – тут я ему тоже завидую.

Я понял, что это «тоже» можно истолковать превратно, и решил пояснить. Мол, «тоже» я сказал для усиления и что основной смысл в том, что я завидую его способности, как говорится, раскладывать все по полочкам. То есть «тоже» не означает, что я еще в чем-то ему завидую. Но я вообще все усложняю – это за мной водится.

– Задумался, – сказала Шеннон.

– Да не особо, – откликнулся я.

Она улыбнулась. В ее маленьких руках руль казался огромным.

– А ты хорошо видишь? – Я кивнул на дорогу, которую фонари выхватывали из темноты.

– Это называется «птоз», – сказала она, – по-гречески это значит «падение». В моем случае он врожденный. Можно его тренировать, и тогда меньше шансов, что у тебя разовьется амблиопия – так называемый ленивый глаз. Но я не ленивая. Я вижу все.

– Хорошо, – похвалил я.

На первом повороте серпантина она сбавила скорость.