Сергей Жоголь - Имитатор

Паук был прав: они погорели. Значит, Руди работает на них — тех, что ждали внизу у «мерседеса». Его вдруг осенило. Он понял, зачем она включила свет и отдёрнула штору.

Это был сигнал… сигнал им.

Сильный удар сотряс всю квартиру. Дверь треснула и едва не слетела с петель. Отто бросился к тайнику, в одно мгновение вырвал из пола доску.

— Стоять! — истошно завопила Руди.

Она стояла, прижимая к груди сумочку; в правой руке у неё был небольшой пистолет. Отто вытащил из тайника тетрадку с шифрами, чиркнул спичкой. Ещё один удар потряс комнату, раздался треск — и дверь слетела с петель.

Он мог бы ещё успеть уничтожить шифры, но в тот момент, когда в комнату ворвались двое в чёрных плащах, Руди нажала на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Отто дёрнулся и завалился набок.

В задымлённом полуподвальном помещении на Фридрихштрассе было не протолкнуться. Здесь пахло женскими духами, пóтом и пережаренным салом. Пиво лилось рекой. Небольшой динамик в углу под потолком изрыгал последние новости с Восточного фронта: диктор голосом, напоминающим треск автоматной очереди, сообщал об очередной победе войск вермахта под Курском и Вязьмой, и этот треск тонул в радостных гортанных криках. Эти громкие звуки разбавляли смех и визг девиц. С ярко накрашенными губами, в воздушных платьях и накрахмаленных сарафанах, светловолосые красотки с раскрасневшимися щёчками порой даже заглушали звериные вопли своих раззадоренных кавалеров. Сегодня женщин было лишь четыре, и вокруг каждой вилось по нескольку возбуждённых, пахнущих табаком и пивом вояк в серых мундирах. Повсюду произносились тосты, звенели стаканы, слышались песни.

«Как же они мне надоели, эти песни!» — проворчал сквозь зубы грузный мужчина в белой застиранной рубашке, поверх которой был надет застёгнутый на все пуговицы жилет. Он сидел на высоком стуле за стойкой, протирал стаканы и не переставал улыбаться. Его звали Эрик Кохх, и сегодня он, пожалуй, был единственным мужчиной в подвальчике, который не нацепил на себя военную форму.

Впрочем, это уже давно стало нормой.

Эрик Кохх походил на добродушного пожилого бюргера как никто другой. Недавно ему перевалило за шестьдесят; пивное брюшко, красный шейный платок в белый горошек и массивные очки в толстой оправе дополняли этот образ. Для полноты картины не хватало, пожалуй, только шляпы с пером и пышных подкрученных усов. Однако вместо шляпы голову кёльнера украшала огромная лоснящаяся лысина, а место под мясистым носом, где могли быть усы, было гладко выбрито опасной бритвой «Kobar Solingen» — подарком фрау Краузе, пышнотелой вдовушки, живущей через два квартала, неподалёку от пивнушки Диерта Шредера.

Пивная на Фридрихштрассе, в которой уже без малого шестой год работал кёльнером Эрик Кохх, не считалось особо изысканным заведением. Однако пиво здесь подавали отменное, а сосиски, зельц и кровяная колбаса стоили недорого. Поэтому заведение редко когда пустовало. Со дня основания пивной, которая в своё время принадлежала ещё отцу Диерта Шредера, и задолго до появления здесь Эрика Кохха основную массу посетителей пивной составляли обычные работяги с расположенного по соседству станкостроительного завода — в основном зрелые мужчины, степенные и немногословные. После тяжёлых трудовых будней, проведённых на конвейере или у станков, эти пили немного и вели себя довольно тихо. Позже штат завода пополнился молодёжью, и вышло так, что безобидных трудяг сменили дерзкие и агрессивные юнцы в коричневых рубашках.

До Эрика должность кёльнера у герра Шредера занимал Алекс Шульман, тощенький паренёк со впалыми щеками и необычайно тощей шеей. Новым посетителям пивной молодой кёльнер сразу же не пришёлся по вкусу. После того как в тридцать пятом парни из СА массивной кружкой разбили Алексу голову, тот попал в лечебницу. Тогда-то герр Шредер и предложил место кёльнера жившему по соседству Эрику.

Принимая нового человека, герр Шредер детально расспрашивал Эрика о его ближайших родственниках. «Ты уж пойми меня, приятель, — говорил герр Шредер, качая головой. — Я ведь знал и отца, и мать бедняги Алекса. Они из Мюнхена — чистокровные баварцы, — а эти… Надо же было так изувечить паренька, да ещё и обозвали „жидовской мордой“!». После того инцидента Алекс Шульман исчез навсегда, и ни Шредер, ни тем более сам Эрик больше ничего не слышали о нём.

Эрика «коричневые» особо не задирали, и он спокойно проработал кёльнером несколько лет. Потом «коричневых» сменили «серые».

Сегодня гостей заведения, точнее — бóльшую часть из них составляли молодые мужчины в мышиного цвета мундирах, румяные и крепкие, ещё не успевшие понюхать пороха и не слыхавшие грохота пушек и хлопков разрывающихся под ногами мин. Эти только ещё ожидали отправки на фронт, поэтому веселились и радовались как дети. Меньшую часть составляли хмурые, немного осунувшиеся солдаты, которые тоже выпивали, но вели себя более сдержанно, иногда замыкались и уходили в себя. В отличие от первых, они уже побывали в боях — поэтому и вели себя более сдержанно, разговаривали вполголоса, но пили нисколько не меньше, чем их необстрелянные соотечественники. Многие из этих вторых только что покинули лазареты и госпиталя и ожидали повторной отправки на фронт.

Вопреки обычному, сегодня в заведение заглянула ещё и парочка младших офицеров. Они потребовали лучший стол у окна и заказали, помимо «Баварского», ещё и две бутылки коньяка «Eugene Gourry». Запьянели они быстро, потребовали ещё одну бутылку коньяка. Один из них — тощий, с горбинкой на носу и тонкими усиками — был в форме пехотного фельдфебеля. Напившись, он полез под стол и стал совать забившейся в угол рыжей кошке надкусанную сосиску. Кошка шипела, щетинилась, выгибая спину, при этом нервно махала хвостом. Фельдфебель злился и громко орал: «Как смеет эта тварь брезговать угощением из рук героя Польской компании вермахта? Клянусь: я заставлю эту дрянь не только сожрать эту сосиску, но ещё и выпить за нашу очередную победу!» Несколько сидевших неподалёку солдат тут же предложили тощему фельдфебелю помощь в поимке кошки. Двое полезли под стол, и почти сразу же один из них выскочил, махая окровавленной рукой. Кошка метнулась в образовавшийся проход и выскочила из зала под всеобщий хохот. Эрик Кохх с интересом наблюдал за столь необычным для немецких офицеров поведением.

Сидевший напротив фельдфебеля обер-лейтенант, смазливый верзила с зализанной набок чёлкой, когда его приятель собирался продолжить преследование кошки, дёрнул его за рукав и что-то прошептал на ухо. Тощий сел, налил коньяк в большой бокал и опрокинул его одним залпом. Одна из девиц, сидевшая за соседним столиком, подошла к обер-лейтенанту, облокотилась перед ним на стол, но мужчина что-то грубо ответил — и девица удалилась. «Странные они, — подумал Эрик, — офицеры вермахта, а ведут себя… и это в присутствии простых солдат».