Сергей Жоголь - Имитатор

Кравец встал, его лицо стало жёстким.

— Ты, видимо, не понял, Фридман. Это не просьба, это приказ. Сказано тебе искать — значит, будешь искать. Всех своих привлечёшь. Торгашей, поставщиков, тех особенно, кто с жильём связан. Квартиры да комнатки сдаёт и всё такое прочее. Найдёшь мне его как миленький, а не найдёшь…

— Что же вы мне тогда сделаете, милейший?

— Тебе ничего, а вот кому шепну по секрету — например, Лёньке Ростику. Расскажу ему, кто его сынка- убийцу под расстрельную статью подвёл. Или Женьке

Саратовскому подскажу, где ему человечка искать, который его братца-провокатора энкавэдэшникам сдал.

Фридман стал белее белого. Он сначала нацепил на нос очки, потом снял их и положил на стол, потом снова нацепил и снова принялся рассматривать принесённые Кравцом фотографии.

Зачем же вы так со мной, Степан Маркович? Вы ж меня без ножа… Вы ж меня так с ходу, да за причинные места! Ой-ой-ой! Да как же вы так можете со мной?! Мы же ж с вами почти что приятели, а вы…

— Времена нынче сложные, гражданин Фридман. Немцы к Москве рвутся. Так что любую информацию по этому человеку докладывать лично мне и немедленно. Мне… ну, или Птицыну.

Фридман поморщился и язвительно прошепелявил:

— Лучше уж тогда вам. К Птицыну я вашему больше не ногой — премерзкий тип, терпеть его ненавижу!

— Чего это? — хохотнул Кравец.

Фридман тут же раскурил потухшую трубку и задымил так, что всю комнату вскоре заволокло дымом.

— Потому что не Птицын он, а Зверев, — сказал старик пискляво. — Хуже зверя лютого начальник ваш! Это вы, Степан Маркович, со мной слова говорите, а этот… Он как меня увидит, да как зыркнет! Уххх…

— Да ладно тебе, Исай Михайлович! Никакой Птицын не зверь. Строгий? Это да, а так… Ладно, не хочешь с Птицыным дела иметь — тогда только мне будешь докладывать, но этого мне отыщешь. Не бойся, не вор это — немец. Майор вермахта. Его вместе с группой диверсантов немцы к нам в тыл забросить хотят. Будет он не один — будут с ним помощники. Где они остановятся, неизвестно. Будут себе жильё искать, будут взрывчатку готовить, ну ты понимаешь.

Глаза Исая Михайловича округлились. Он снова поднёс к глазам фото:

— Немец, говорите? Это же совсем меняет дело! А что ж за каверзу-то они замышляют?

Кравец отошёл от стола и сказал:

— Про то, зачем они здесь, я тебе не скажу, но кое-что поведаю. Зовут этого красавца Ральф Краузе. Майор вермахта, отдельный батальон специального назначения «Бранденбург-800», говорят, что сам адмирал Канарис этих волчар отбирал. Лучшие они у немцев, понимаешь? А вот этот… — Кравец ткнул пальцем в фотокарточку. — Даже среди них самый-самый. Настоящий ас! Так что скрывать не стану: не ошибся ты насчёт того, что он убийца. — Фридман положил фото на стол, Кравец продолжал: — Будет с ними русский один, позывной у него «Имитатор». Что за птица и зачем его к нам послали, даже в главном штабе не знают. Вот такие дела.

— Не знают?

— В главном штабе не знают, а бедный Фридман должен узнать! Да за кого ж вы меня принимаете? Разве ж такое под силу старому еврею? А что же ваша госбезопасность — они-то куда смотрят?

— Куда надо, гражданин Фридман, туда и смотрят. Поэтому, если не хочешь, чтобы они в твою сторону смотрели, рой землю, но красавца этого мне найди! — Сказав это, Кравец покинул старого еврея.

Во дворе было развешано бельё, из окна второго этажа доносилась приглушённая музыка, а из соседнего окна раздавался детский плач. Степан Маркович обогнул огромную лужу, перепрыгнул через вторую и едва не угодил в кучу собачьего дерьма. Он выругался, прошёл мимо косматой псины, которая лежала на пыльном коврике у лестницы и даже не подняла головы при виде чужака. Кравец прошёл вдоль оградки и поднял голову. Над крышей второго этажа красовалась довольно громоздкая клетка, сделанная из трёхслойной фанеры и обтянутая металлической сеткой. Высоко в небе кружила стайка голубей, ещё с десяток птиц сидели на жёрдочках в клетке и, по-видимому, спали. На крыше, прямо рядом с голубятней, сидели трое: рослый парень лет четырнадцати в фуфайке и цветастой тюбетейке, конопатая девчонка в сиреневом платке и сутулый старик с висевшей на шее культёй. Парень и старик-калека курили папиросы, а девчушка грызла семечки, увлечённо что-то рассказывала и то и дело задирала голову, очевидно, любуясь на круживших в небе птиц.

Кравец сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Можно было, конечно, просто крикнуть, но Степан Маркович хорошо знал, что значит для голубятников отменный свист. Пусть поймут и примут за своего. Все трое словно только сейчас заметили заявившегося гостя.

— Чё те? — крикнул парень. — На птичек наших пришёл посмотреть? Коли так, то гляди, за просмотр денег не требуется. А коли купить захочешь, так побалакаем. Есть у меня парочка на продажу.

Парень характерно окал, как окают на севере Нижегородчины и в Костроме. Папироса в его руке дымилась, парень то и дело почёсывал подбородок, время от времени кашлял, точно туберкулёзник.

— Ящерка мне нужен! К нему я, по делу пришёл. Тут он или как?

— А на кой тебе наш Ящерка сдался? — вмешался в беседу старик. — Ты, часом, не мент?

Он тут же прищурился, сунул руку в карман и опасливо огляделся.

— А не твоё это дело, папаша! Зови Петьку, не то я с тобой по-другому погутарю! — сказал Степан Маркович строго.

— Видали мы таких говорильщиков! — пискнула девица. — Ежели ты мусор, так проваливай. Петьки тут нет. Съехал Петька, уж с неделю как съехал.

— И куда же он съехал? Уж не на фронт ли сбежал? Он, помню, одно время порывался. Тогда, когда мамку его немецкая бомба накрыла.

— Может, и на фронт, а может, ещё куда. Мы твоему Петьке не няньки! — фыркнула конопатая девица. — Ты бы шёл отсель, дядя! А то неровён час — гульки наши тебе на лапсердак нагадят. Бомбы-то, они ведь всякие бывают.

Девица и парень рассмеялись этой шутке, а старик даже не улыбнулся. Он загасил о ботинок папиросу, смотрел на Степана Марковича откровенно враждебно и при этом тяжело дышал. Кравец начал терять терпение:

— Складно врёте, только не на того напали. Последний раз спрашиваю: где Ящерка?

В этот момент подъездная дверь отворилась, из дому вышел щуплый пацанёнок лет двенадцати и направился прямиком к Кравцу. Он был в широких помятых брюках, узком пальтишке с завёрнутыми рукавами — явно с чужого плеча. На голове мальчишки была надета вязаная шапка, которую он натянул на самые брови. Глаза парня смотрели пристально, холодили, точно льдинки. Под глазом красовался синяк, нижняя губа была рассечена.

— Ты, Люська, ротик свой прикрой! — крикнул деловито паренёк. — Да и ты, дядька Макар, — сказал он старику, — тоже не суйся, куда не след. Это дядя Стёпа, приятель мой хороший. Негоже его так встречать! Хороший человек, век мне воли не видать! Гоняйте своих турманов, а в мои дела носа не суйте!