Сергей Жоголь - Имитатор

Первые заморозки ударили ещё в начале ноября, а снег выпал лишь ближе к середине. В ушанке с завязками на затылке, лёгком пальтишке и войлочных ботах на тонкой подошве Надя вышла через главные ворота. Сначала появились лишь отдельные пушинки, потом снег повалил так, что с расстояния в десять метров было не разглядеть того, что творится вокруг. С десяток человек, отработавших, как и она, ночную смену, сгрудились у фонарного столба. К столбу тянулись провода, а на нём, прикрученный медной проволокой, висел выкрашенный в зелёный цвет помятый репродуктор. Надя натянула варежки и остановилась. Чёткий голос диктора зачитывал сводки с Южного фронта. Именно в этот самый момент Надя и почувствовала себя неуютно. Ощущение того, что кто-то наблюдает за ней, возникло внезапно, как-то само по себе. Женщина огляделась.

Из ворот продолжали выходить люди, некоторые останавливались, чтобы послушать новости, но большинство проходили мимо. Никого подозрительного женщина не увидела. Снег повалил ещё сильнее. Надя подняла воротник и двинулась в сторону остановки.

Трамвая пришлось ждать не меньше получаса. На остановке собралась целая толпа. К этому времени ног она уже почти не чувствовала. Усилившийся ветер вызывал озноб, острые снежинки врезались в глаза, обжигали кожу. Как много бы сейчас она отдала за кружку горячего чая!

Когда трамвай наконец-то пришёл, куча страждущих буквально втолкнула Надю внутрь. Кто-то при этом дёрнул её за рукав, толстая женщина в заячьей шубке наступила на ногу и даже не подумала извиниться. Надя ухватилась за поручень. Трамвайчик, тревожно звякнув, резко тронулся, и в этот момент Надя снова почувствовала, что кто-то буквально сверлит её затылок взглядом. Она хотела оглянуться, но в этот момент трамвай повернул на Ставропольскую, и Надю зажали так, что она просто не смогла повернуть головы. «Ладно. Всё это просто от усталости», — попыталась успокоить она себя.

Вчера она также работала в ночь. После этого, явившись домой только к обеду, сразу же побежала в магазин, потому что соседка, с которой Надя столкнулась на лестнице, сообщила, что привезли соль и дешёвую гречку, а Сонечка её просто обожала.

Простояв в очереди не меньше полутора часов, Надя вернулась домой с большим кульком. Сонечка уже давно вернулась из института. Они варили и ели кашу с топлёным салом. Всем, кто работал на заводе в ночную смену, выдавали дополнительные пайки.

В минувшем году врачи выявили у Сонечки острый гастрит — девочке было нужно хорошо питаться, поэтому Надя никогда не отказывалась от того, чтобы работать в ночь.

Вчера после раннего ужина они пили чай с брусникой вдвоём (Птицын, как это обычно бывало, пропадал на работе). Потом Соня ушла спать, а Наде ложиться уже не имело смысла: через полчаса нужно было снова бежать на остановку, чтобы не опоздать на смену.

Вторая ночь без сна далась очень нелегко: голова кружилась, Надю подташнивало, веки опускались сами собой. Не удивительно, что ей мерещатся всякие посторонние взгляды. В трамвае Надя немного согрелась, и от этого её сморило ещё больше. Она едва не проехала свою остановку и, когда оказалась на улице, пару минут стояла, не зная, куда идти.

Когда холод вновь проник под одежду, Надя, словно очнувшись, двинулась вдоль трамвайных путей, потом свернула с тротуара, прошла через арку и вошла в парк. Народу вокруг почти не было. Надя шла покачиваясь, кутаясь в воротник и низко нахлобучив шапку. Из-за завязанных лямок она не услышала шаги за спиной. Когда услышала, было уже поздно.

Женщина оглянулась: мужчина бежал, пригнувшись, бежал прямо на неё. Нападавший настиг Надю, едва лишь она успела сделать несколько шагов. Мужчина одновременно ухватил её за рукав и за воротник, пригнув лицом вниз, и потащил вперёд. Надя вскрикнула, но от страха из груди вырвался лишь тихий шипящий звук. Нападавший отпустил её ворот и зажал рукой рот. Надя попыталась пустить в ход ногти, но из-за вязаных рукавиц повреждений насильнику нанести не удалось. Незнакомец впихнул её в какую-то будку, она упала на землю. Мужчина хлопнул дверью, и они оказались в темноте. Он был высок и очень силён, лица было не разглядеть. Надя закашлялась, снова хотела закричать, но слова и на этот раз замерли у неё на губах. В руке мужчины, притащившего её сюда, показалось что-то похожее на нож.

— Кто вы такой? Отпустите! У меня ничего нет, — простонала женщина.

— Заткни пасть и не ори, а то на раз кишки выпущу! — прохрипел нападавший, и Надя почувствовала, как лезвие коснулось её щеки. — Она узнала голос. — Ну, здравствуй, любимая, давненько не виделись! Не бойся, не трону… пока. — От этих слов стало ещё страшнее.

Чиркнуло колёсико зажигалки, запах бензина ударил в нос. Огонёк вспыхнул, и Надя увидела лицо.

— Что, не нравлюсь? Таким ты меня ещё не видела — так на… смотри. — Лицо мужчины было ужасно: оплывшая бесформенная щека, искорёженный правый глаз, перекошенный рот. — Ты знаешь, кто меня таким сделал, и ты, дрянь, после всего этого ещё и легла с ним в койку!

— Отпусти меня, — сказала Надя, ни на что особо не надеясь.

— Отпущу, и более того: и потом не трону. Не трону ни тебя, ни Соньку, но при одном условии.

— Каком ещё условии?

— А сама не догадываешься? Не трону, если поднесёшь мне на блюдечке своего капитана. Мне нужен Птицын. Сделай так, чтобы я его тёплым взял. Грохну его — и ты меня больше не увидишь. — Мужчина улыбнулся, отчего его лицо стало ещё более уродливым. — А попытаешься заложить меня — ни тебя, ни дочку твою не пощажу.

— Но ведь она не только моя… — Надя не смогла больше сдерживать слёзы.

Она не сразу смогла отпереть дверь. Ключ попал в замочную скважину только с шестой попытки. Раскрыв дверь, Надя щёлкнула выключателем; шум в вентиляционных трубах приветствовал её размеренным гулом.

Когда Надя наконец-то оказалась в квартире, она с трудом расстегнула пуговицы и вместо того, чтобы повесить пальто на вешалку, бросила его на тумбочку. Шапку и шарф она положила сверху. Женщина прошла на кухню — здесь пахло лимоном и квашеной капустой. За стенкой соседка что-то громко кричала на сына, вихрастого паренька с конопушками по всему лицу. Тот ещё более громко тоненьким голоском отвечал также грубо и дерзко. Надя укоризненно покачала головой: растёт без отца, а мать гулящая; то один к ней ходит, то другой. Оттого и такое плохое воспитание. Тут же Надя вспомнила, как растила Сонечку одна.

На столе под чистой салфеткой в корзиночке лежал нарезанный хлео, рядом стояла кастрюлька с картошкой в мундире и парой сваренных вкрутую яиц. Сонечка всегда, прежде чем идти на учёбу, готовила завтрак для себя и для матери, работавшей в ночную смену. Надя подошла к столу, отломила горбушку у хлеба и, макнув её в соль, откусила кусочек. Спазм сжал горло. Она поперхнулась, наспех налила в стакан воды из закопчённого чайника и сделала несколько глотков — стало лучше. Надя прошла в комнату и прямо в кофте и в юбке завалилась на кровать.